Пост Леонардо

— Национальное? — осведомляется Нельсон.

— Еще чего? Конечно, шотландское! Протягивает мне девочка виски, вся так и извивается передо мной.

— Хорошо рассказываешь, Орландо, прямо хоть в мою теленовеллу тебя вставляй! — смеется Галон.

— ...Берет меня этот мерзавец под руку, усаживает в кресло. Ну я, конечно, молчу. А он начинает. Издалека. Сначала говорит о погоде, о том, о сем. Я пью виски и молчу. Тогда он постепенно заходит на посадку: начинает болтать о туризме, о красотах нашей великой Бразилии и все такое прочее.

Я молчу, хотя и понимаю, в чем дело. Виски, конечно, пью. И еще подливаю. Хорошее было виски у мерзавца.

Тогда он делает пристрелочный выстрел: «Нельзя ли иногда наведываться к вам, сеньор Орландо? С группой друзей?».

Я говорю, что на это есть соответствующие органы, которые разрешают визиты в Парк, в том случае, конечно, если эти визиты оправданны и целесообразны.

Он выслушал меня и снова начинает петь о величии Бразилии, о ее красотах, о национальном престиже и все такое прочее.

Я снова молчу. Тогда он говорит прямо: «Есть идея: построить небольшой домик около вас, сеньор Орландо, со всеми удобствами, с холодильниками и кухней. И... возить туда американцев».

Я смотрю на него и улыбаюсь. Тогда он плюет на дипломатию и предлагает мне войти в пай. Не помню, какой процент он мне предлагал. Большие деньги!

«И только для начала, — говорит, — а потом дело пойдет еще лучше».

— Ну и что? — спросил Нельсон.

— Что? Да ничего. Бить я его не стал. Встал, поблагодарил за виски и пошел.

Так что, друг мой Нельсон, эти все проекты не новость для нас. Тяжко только сознавать, что рано или поздно эти деятели своего добьются. Но за одно могу поручиться: пока я жив, никаких туристов здесь не будет.

— А потом? — спросил Галон.

— Что «потом»? Когда я помру? Эх, когда я помру... Ну ладно! О чем говорить! К тому времени, когда я помру, тут, может, и индейцев не останется. И незачем сюда будет возить туристов.

...Еще один день подходил к концу. Приближалась тревожная ночь. Собиралась гроза. На юго-востоке небо заволакивало. Изредка, словно пробуя свои силы, набегал ветер. Где-то над Шавантиной снова полыхали зарницы. Когда одна из них вспыхнула особенно ярко, Орландо вздохнул и сказал, что если опять снесет черепицу над сараем, где стоит движок, то этот удар по годовому бюджету Парка станет непоправимым.

САМАЯ ТРУДНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

После ужина начиналась обычно игра в карты. И сегодня, покончив с дискуссией о врачах и туристах-американцах, мы дружно усаживаемся вокруг вытертого после трапезы стола. Мы — это Орландо, Марина, Галон, Нельсон и я. Хотя партнеров было всего пятеро, игра эта называлась «восемь дураков». Была она запутанной, сложной, длинной. Правила ее объяснить, по-моему, невозможно. Усвоил я только одно: кто набрал сто очков — вылетает. Каким образом набирались очки, я до сих пор не понимаю. Несмотря на это, первым вылетел все же не я, а Орландо. Я вылетел вторым. В конце концов остались только Галон и Нельсон.

В разгар их ожесточенной дуэли появляется Кокоти и говорит, что Марину просят в «больницу»: какой-то старик кайаби отравился и страдает животом. Марина отправляется туда и через несколько минут присылает Кокоти с просьбой к Нельсону: подойти тоже.

Нельсон отмахивается от мальчишки:

— Сейчас приду. Скажи: сейчас приду.

Он в ударе — выигрывает у Галона и, потягивая кайперинью из маленькой рюмочки, неудачно философствует, поглядывая на меня, о преимуществах системы свободного предпринимательства над «вашими социалистическими демократиями».

Кокоти молча стоит у него за спиной; время от времени, раздраженно оглянувшись, Нельсон ворчит:

— Ну иди же, иди, я ведь сказал, что сейчас приду. Кокоти продолжает стоять. Как на рыбной ловле с луком: замерев и сощурившись, глядя себе под ноги.

Судя по обилию у Галона королей и тузов, Нельсону несдобровать. Но, с другой стороны, он весьма изворотлив и обладает удивительной способностью запоминать все вышедшие из игры карты. Поэтому игра может продолжаться до бесконечности, а поскольку я оказался за бортом, исход схватки меня не интересует, и я решаю сходить в медпункт — поглядеть, как там Марина управляется с отравившимся стариком. Невольно посапывая, возмущенный небрежением Нельсона, Кокоти идет вместе со мной. Точнее говоря, я иду с ним. Без него мне просто-напросто не удалось бы найти дорогу, ибо мрак на территории Поста стоит такой, словно кто-то распорядился устроить затемнение на случай возможных налетов вражеской авиации.

Я послушно бреду за темным, маячащим в двух шагах от меня силуэтом Кокоти, чуть не подворачиваю ногу в какой-то ямке, спотыкаюсь о древесный корень, бормочу сквозь зубы нечто такое, что нельзя процитировать в этой книжке. И удивляюсь про себя: почему в такой черноте, в такой ночи невольно начинаешь говорить шепотом?