Пост-Москва (СИ)

Фидель отключился и вдруг заметил, что в помещении их центра управления было необычно тихо. Он огляделся, ребята сидели молча, даже не шевелясь.

— За работу, господа! — сказал он громко и уверенно. — У нас куча дел.

6

Старик брел по улице. Кажется, что он стал в два раза меньше. Он сгорбился и как будто высох. Погода по-июльски теплая, но старый гаст замерз, руки его дрожат, а глаза слезятся. Он бормочет себе под нос: бу-бу-ду-бу-бу-ду-быть.

Он никогда не был нигде, кроме этого города, но обманчивая память подсовывает ему воспоминания, которые день ото дня и час от часа становятся все более яркими, зримыми и реальными для него.

Солнце закатывается в пустынную степь огромным красным зловещим шаром. Табун лошадей вдали, всхрапывания жеребцов, его любимая лошадка тычется в его ладони. Караван верблюдов на пыльной дороги, как он хотел вот так отправиться с ними в дальние страны на севере…

И он видит горбы верблюда прямо перед собой. Это как мираж, как неоновая вывеска над чистилищем, как детская мечта, нарисованная акварельными красками на бумаге.

Старик перешел дорогу, по которой сегодня уже никто не ездит, дорогу уставленную разбитыми и сожженными машинами, и стал перед зданием из стекла и бетона, увенчанного знаком верблюжьих горбов.

Он с трудом зашел внутрь и, мешкая и шаркая, прошел через весь зал туда, откуда пахло жареной картошкой, мясом, птицей, откуда доносились какие-то сладкие ароматы. Здесь еще холоднее, чем на улице, и старик практически окоченел.

Человек за стойкой смотрит на него, потом, улыбаясь и показывая белоснежные зубы, говорит:

— Сегодня акция! Первый биг смак бесплатно.

И протягивает старику какую-то картонную коробочку. Старик берет ее и выходит на улицу. Он на ходу открывает ее — там лежит хлеб, а внутри его что-то съедобное. Он кусает это, тщательно пережевывает. Потом не торопясь съедает остальное.

Старик-гаст останавливается. Спина его распрямилась, глаза уже не слезятся, а руки не дрожат.

— Я — человек, — говорит он и умирает с улыбкой на губах. Последнее, что он видит тускнеющими глазами, уже лежа на тротуаре, — это черного кота, внимательно наблюдающего за ним.

7

Геринг не верит своим глазам: откуда это взялось в его тщательно охраняемом кабинете? Внезапно ему в голову приходит догадка, он сует руку в карман и достает имитатор реальности — тот почему-то включен, хотя он может поклясться, что не сделал бы этого под страхом смертной казни. Он нажимает кнопку выключения, но гаджет не реагирует. Тогда он изо всех сил бросает его в стену. Аппарат разлетается на части, но куб с мертвой девкой никуда не девается. Более того, девушка поворачивает голову и смотрит на него с улыбкой. А потом протягивает руку, и рука проходит сквозь толстое стекло.

От неожиданности у Геринга подкашиваются ноги, и он валится на диван и будто застывает в холодном и вязком желе.

Он слышит голос, словно из-под земли, голос мертвой девки с пулевыми отверстиями в груди:

— Ты меня предал.

Герингу перехватило горло, но он справился со спазмами и прошептал:

— Я выполнял свой долг.

И вдруг, неожиданно для самого себя:

— Прости…

Девка ухмыляется еще шире и говорит ему из своей голубой могилы:

— Возьми телефон.

Он не понимает, что от него требуют, но берет свою трубку. Та, оказывается, подключена, хотя никакого звонка не было. Он подносит ее к уху и слышит женский голос:

— Не надо нас злить.

— Кто вы? — только и находится он, что ответить.

— Не надо нас злить, — повторяет женский голос. — Мы сирены. Мы валькирии. Мы улитки.

А потом уже гораздо жестче:

— Операция «Преемник» отменяется. И это сделаешь ты. Твой брат станет Папой.

Геринг только молча кивнул головой. Почему-то он не сомневался, что обладательница женского голоса прекрасно его видит.

В ту же секунду страшный куб исчез с громким хлопком воздуха.

8

Иван и Даша сидят за пультом управления. На мониторах просматривается вся местность вокруг. Пока что все тихо. Отдельные гасты ведут себя неагрессивно, в основном занимаясь уборкой территории, озеленением газонов, переноской каких-то ящиков. Кажется, будто все они заняты важным делом, знать бы еще, каким.

Иван берет Дашу за руку, стараясь не привлекать внимания, наклоняется к ней и шепчет:

— Я тебя люблю.

Даша хмыкает в ответ:

— Еще бы!

— Жалко старика, — замечает Иван вскользь.

— Это мой папочка-то старик? — Даша вздергивает носик.

— Я в хорошем смысле, — улыбается Иван.

— Ну, тогда ладно, пусть будет старик.

— Надеюсь, что все обойдется с Ксенией, — говорит Иван уже серьезно.

— Да, — Даша тоже посерьезнела. — А вот мне в голову пришло, знаешь, что?

— Что?

— Ну, я в некотором смысле филолог, хоть и лингвист.

— И?

— Вот за кем они сюда пришли, отец и ребята?

— За Офелией, конечно. Это была задача операции.

— Угу. А теперь посмотри на монитор. Что ты видишь?

— Это Ксения. Ведьмочка. Лежит в реанимационном растворе.

— То-то и оно, — она выжидающе посмотрела на него, но он молчал. — Ладно, объясню популярно.

И она продекламировала: