На секунду мне показалось, что со мной говорит шизофреник. Я уже разглядел нездоровый блеск у него в глазах. Да, практически несомненно — он шизик!
— Не торопитесь с ответом, — снова мягким тоном как бы предупредил он мои выводы о себе. Я знаю, кто такая Офелия.
— Все знают, кто такая Офелия, — ответил я. — Все, кроме меня. И вот еще Утенок не в курсе!
— Вы довольно близки к истине, сами того не подозревая. Вы ведь действительно нихуя не знаете!
Выражение «нихуя» в его исполнении прозвучало не просто нарочито — это было бы понятно и объяснимо, — нет, он нарочито подчеркнул нарочитость этого выражения в своем исполнении.
— Не верите мне? Тогда ответьте на несколько простых вопросов.
Я не понимал, к чему он клонит, и снова мысль о шизофрении дала о себе знать.
— Спрашивайте, — сказал я.
— Вы ведь сегодня ездили домой, чтобы проведать дочек, не правда ли?
Я внутренне напрягся: «Откуда он знает об этом?»
— Да, — ответил я, решив не скрывать правду, если в этом все равно не много смысла.
— И как, проведали?
— Да, все нормально.
— Точно все нормально?
— Естественно.
— Что они делали конкретно, когда вы пришли?
— Ну, старшая… Старшая ничего не делала, а младшая училась.
— А как их зовут?
— Кого, дочек?
— Да, их как зовут.
У меня как-то странно разболелась голова.
— Их зовут… Старшую зовут…
— Маша?
— Да, Маша!
Боль не проходила, но и не становилась сильнее. Как будто ныл перед дождем простреленный сустав.
— А младшую Катя?
— Ну, конечно!
Как я мог сомневаться в этом. Я прекрасно знал своих дочек. Я жизнь бы отдал за них.
И тут он задал непонятный вопрос:
— А на что живут ваши дочки?
— То есть?
— Ну, они же должны что-то есть, одеваться во что-то… Откуда они берут деньги?
Я облегченно вздохнул:
— Деньги я им подбрасываю!
— И сколько вы сегодня им подбросили?
— Да сколько было! Мне для них ничего не жалко.
— Это понятно, что вам для них ничего не жалко, но ответьте на мой вопрос — сколько у вас было денег?
— Я не помню.
— А вы откуда деньги берете сами?
В комнате стало тихо. Только непонятные агрегаты продолжали гудеть и мигать своими светодиодами. Если честно, я понятия не имел, откуда у меня берутся деньги. И были ли у меня когда вообще какие-нибудь деньги. И я понятия не имел, как вообще выглядят эти «деньги».
Папа положил трубку на рычаги телефона. Он ничего не понимал. Поэтому надо было с кем-нибудь посоветоваться. Он нажал кнопку вызова. Никто не пришел. Тогда он вышел в приемную. Секретарши не было. Он открыл дверь и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и тихо.
— Эй, — негромко окликнул он неизвестно кого.
Никто не отозвался. На секунду он задумался, а потом пошел шаркающей своей походкой по коридору, неловко по-стариковски отмахивая тонкой правой рукой, а другую прижимая к боку.
«Я еще могу», — думал он. — «Есть еще порох. Борцовская закалка дает о себе знать».
Ему представлялись стены кремлевского дворца, все в позолоченной лепнине, уходящие куда-то вверх, на недосягаемую высоту. Все залито ярким торжественным светом. Караул стоит не шелохнувшись, с каменным выражением лиц. А он идет сквозь ряды аплодирующих ему людей знаменитой своей походкой, с едва заметной раскачкой и широкой отмашкой одной рукой. Их лица сливаются для него в одну заискивающую, самодовольную, презрительную, раболепную, хитрую, ликующую и ужасающуюся морду. Эта морда правит им при помощи своей трусости и тупости. Она командует им своей лестью и презрительно-усмешливым, показным и нарочитым, почитанием, втайне глумясь над ним, завидуя и ненавидя. Но сегодня его день, и морда настоящих правителей восторгается его успеху, его победе, его сиюминутной славе, и его пожизненному рабству у них, рабству мальчика на побегушках, обоссанного бомжа на кирпичном заводе, халдея в дешевом пивняке. Его день, его инаугурация, восхождение и час расплаты. Он идет через толпу один, маленький и беззащитный властелин, чтобы принести им свою клятву верности. Он ощущает себя девственной жертвой, восходящей на алтарь для жертвоприношения во имя власти, богатства и могущества всех этих лоснящихся рож, морд и рыл.
Внезапно он спотыкается и едва не падает, с трудом сохранив равновесие. Оглядевшись, он понимает, что находится в незнакомом ему месте. Стены коридора покрыты какими-то склизкими наплывами, пыльной паутиной, потеками маслянистой на вид жидкости.
«Кое-кто ответит за это безобразие», — подумал он. — «Здесь срочно требуется ремонт! Бездельники, только бы деньги им пиздить, а работать один я должен».
Он посмотрел под ноги и при свете грязных запыленных ламп увидел, обо что он споткнулся. Это был давно мумифицировавшийся труп с детским паровозиком в ссохшихся руках.
3
Иван дважды перепроверил глазные сенсоры у Ночного Кота — все было в полном порядке. Все, за единственным исключением — эти сенсоры видели вовсе не то, что было на самом деле!
Вместо сверкающего и переливающего красками ночного Москва-Сити его детище упорно видело радиоактивные развалины мегаполиса, среди которых ветер носил хлопья пепла и всякий обугленный мусор.