Но разве понятие тождества, по крайней мере в его философском смысле, не является уже запутанным с понятием субстанции? И разве не было одним из самых ценных достижений философского дискурса XX века представление о том, что разговор о тождестве, по крайней мере в рамках осмысления культуры, не представляется необходимым, и что субстанциальность всегда уже сконструирована дискурсивно, и что мы можем узнать из естественных наук о том, как упоминание тождества производит логическую абстракцию, противоречащую любой реалистической позиции? Я бы предложила более подходящее решение этой проблемы с точки зрения понятия материальности, сформулированного в режиме ситуированности. Такое понятие материальности должно учитывать огромное множество факторов, необходимых для выхода на уровень сложности, с которым мы можем столкнуться только в случае «реальных» тел всех разновидностей, включая органические и/или химические тела, с учетом их экологической ниши (равно в «культуре» и «природе») и эволюционного взаимодействия между этими нишами (в геонауках и науках об окружающей среде, но также в истории и политике). Такова ситуированная материальность, не выведенная из идеально сконструированных типологий, морфологий или идеологий. Разве не стоит рассматривать это как этическое обязательство принять производную, дифференциальную и функциональную точку зрения на сексуацию (онтологии: гендерность, квирность, номадизм, «тела-которые-имеют-материальное значение») в противовес структурной или гомеостатической, основанной на симметричности и равенстве, укорененной в тождестве (метафизика: принципы, законы, аксиомы, элементарные составляющие, атомы; ср. в особенности Haraway, 2012)? Разве не в этом заключается эмансипация последних нескольких десятилетий? Именно в этом. И эта проблематика находится в сердцевине путаницы между инвариантностью и тождественностью, о которой предупреждает нас Серр. Пока эта путаница не разрешена, термин
«Что общего у синей водоросли, инфузории, осьминога и человека? После открытия живой клетки и создания клеточной теории мы можем увидеть за этим разнообразием новое единство. Но прошло некоторое время, прежде чем благодаря достижениям биохимии, произошедшим главным образом во второй четверти нашего века, на микроскопическом уровне проявилось фундаментальное, строгое единство всего живого мира».