Постель и все остальное

Однажды она порывалась изменить мужу с именитым женатым химиком. Биологи тогда как раз начали сотрудничать с ними, руководители институтов организовывали вал научных мероприятий, а ученые пытались сообразить, что им друг от друга нужно и как вырвать сотрудничество из душегубки идиотских планов и отчетов. Замыленные лаборанты возили пробирки из одной лаборатории в другую, когда двум диссертантам удавалось договориться о бартере: ты мне в кандидатскую результаты эксперимента, я тебе. Они с химиком уже были рангом повыше и встречались на конференциях. После обсуждали, как запрячь своих аспирантов в одну телегу. И дообсуждались. До вожделенного падения оставалось распить бутылку вина и поужинать в «Национале». Но уже возле шаловливо распахнутой дверцы такси она сказала: «Нет, не могу, у меня сын почти взрослый». – «Да, да, я понимаю, – грустно ответил он. – Спасибо за все». Вскоре он эмигрировал в Израиль, потом в Англию. Без семьи. И ей до сих пор было невдомек, что он мог понять, если она сама не знала, почему вырвались те слова.

Женя в это время стал настолько ласковым, что она застыдилась чувства к химику. У мужа было животное чутье на ее отсутствие, даже когда она уходила в себя на минуту, сидя рядом с ним. Только сейчас, на седьмом десятке, она начала подозревать, что главным было не то, что в себя, а то, что когда бок о бок. С мужем такого не случалось, если уж прикасался к ней, то увлекался и отдавался полностью. Она была уверена: он тоже не доводит до постели с другими женщинами. Но однажды стряслась настоящая беда.

Жене было столько же, сколько сейчас Арику. Или немного больше? Да, года сорок три. Он был директором крупного НИИ, смело осваивал хозрасчет, выезжал в загранкомандировки. При партийной должности его отца это было не сложно. Но только со стороны. А изнутри карьера трепала нервы, как всем.

Аура ненависти к блатным была ничуть не свет лее, чем теперь к олигархам. Она защищала докторскую, и они уже устали повторять друг другу: «Я тобой горжусь». Вообще устали, особенно Женя. Домой приходил поздно, заботливо посоветовав ей не ждать и ложиться. В субботу работал как проклятый. Воскресенье посвящал сыну. Интимные моменты случались не часто. Но будь близости еще меньше, она, поглощенная защитой, только обрадовалась бы.

В тот день утром к ней зашел рецензент ее диссертации и щедро поделился неприятностями – вечером надо ехать к врачу, ноги болят, вот-вот совсем откажут. Чем только не брали с соискателей. Сейчас тоже берут, но не всем подряд. Дать коллеге денег на такси тогда было немыслимо. У профессоров они были. Но отвезти, подождать и привезти обратно стоило дорого. Ей нужно было договариваться с мужем, чтобы или прислал свою служебную машину с водителем, или сам на их «жигулях» катал нездорового старца. А телефоны на кафедре, как назло, не работали – что-то случилось с кабелем. Ждать, когда его починят, было чревато. И она поехала на метро к Жене. Прошла мимо сонной вахтерши. Поднялась на второй этаж и миновала коридор, изредка здороваясь и приветливо улыбаясь. Тогда руководителям приходилось быть ближе к народу, и многие его остепененные представители, начиная с завлабов, знали супругу директора в лицо. Постучала в секретарскую, звонкого «войдите» не последовало. Она недовольно сдвинула брови: никто нигде не работает. У них в деканатах сидели непоступившие девчонки. Ради того, чтобы хоть с третьей-четвертой попытки оказаться студентками престижных факультетов. И те ухитрялись халтурить. Она аккуратно толкнула одну дверь – пусто. Вторая, в кабинет мужа, была полуоткрыта. Воспитание не позволяло окликнуть его или ворваться: человек мог думать, с кем-то разговаривать по селектору или лично. Приблизилась. Заглянула. Женька сопел, а не разговаривал.