Постельная дипломатия

– Комната Дилана там, – сказала она, и Колин последовал за ней по короткому коридору, где практически каждый сантиметр свободной поверхности был покрыт фотографиями ее сына. Они начинались с рождения – когда у него были очевидные проблемы со здоровьем – и доходили до совсем недавних. На этих Дилан всегда улыбался и выглядел счастливым. Однако Колин не мог не заметить, что на всех фотографиях не хватало одного человека. Отца Дилана.

Что с ним случилось? Неудачный развод? Ссора? Или он просто не участвовал в жизни сына?

Напротив комнаты Дилана дверь вела, очевидно, в спальню Ровены. Она была не закрыта, и Колин увидел отделку в мягких, теплых цветах, узнал девические запахи.

Ровена впустила его в комнату Дилана, где стояла кроватка.

– Я рискую выдать в себе новичка, но… как положено укладывать ребенка? – спросил Колин.

Ровена повернулась к Дилану:

– Колину нужна твоя помощь. Объясни ему, что делать.

– Обнимашки! – воскликнул Дилан, обхватывая шею Колина и снова крепко его обнимая.

Колин не помнил, чтобы его хоть раз в жизни обнимали с таким энтузиазмом и искренним чувством.

– Постейка.

Колин опустил его в кроватку, и Дилан сначала неловко сел, а потом улегся на подушку.

– Одеяо.

Колин глянул на Ровену за пояснением. Та кивнула на одеяло, что висело на бортике. «Ах да, конечно». Он накрыл Дилана.

– Ну как?

– Ховошо! – сказал Дилан. Но очевидно, было недостаточно хорошо, потому что, когда Ровена наклонилась его поцеловать, она подтянула одеяльце еще выше ему под подбородок.

– Болит бо-бо? – спросила она, и Дилан покачал головой. – Тогда засыпай.

Они вышли из комнаты Дилана. Закрыв дверь, Ровена прислонилась к ней и уронила голову в ладони, прошептав:

– Я ужасная мать.

– Вовсе нет, – возразил Колин, но Ровена именно так себя чувствовала.

– Мой мальчик поранился, и первое, что я делаю, – его ругаю? Какие родители так поступают?

– Давай-ка сядем на диван, чтобы не мешать Дилану спать.

Она кивнула, и вместе они вернулись в гостиную. Колин сел на диван, похлопал по месту рядом с собой, а когда Ровена присоединилась к нему, взял ее за руку. В этом не было ничего романтического или сексуального, просто… утешение. И хотя Ровена знала, что он наверняка не хочет слушать про ее глупую неуверенность в себе, слова сорвались с ее языка:

– Я смертельно боюсь, что Дилан вырастет и будет меня ненавидеть.

– Не будет. Он явно тебя обожает.

– Но я его еще больше расстроила.

– Уверен, он проснется и все забудет.

Ровена покачала головой:

– Ты не знаешь Дилана. Он всегда все помнит.

– Тогда он помнил, что не должен бегать. Правильно?

– Он совсем маленький. Я слишком строго с ним обращаюсь.

– Ровена, послушай. Ты испугалась и отреагировала слишком сильно. Дети с таким справляются. Я знаю, я сам таким был.

Но быть ребенком и иметь ребенка – это совершенно разные вещи. И иногда было так трудно справляться в одиночку. Но Колин – не тот человек, перед которым стоило изливать душу.

– Извини, что втянула тебя в это.

– Во что? – недоуменно спросил он.

– Во все… – она взмахнула рукой, – домашние проблемы. Я понимаю, что ты совсем не хочешь этим заниматься. Я даже не собиралась знакомить тебя с Диланом.

– Почему? Я рад с ним познакомиться. Он, похоже, чудесный ребенок.

– Спасибо за то, что ты сделал.

– Дилан явно не хочет ехать в больницу. Судя по фотографиям, он провел там много времени.

– Он родился с церебральным параличом и раньше много времени проводил в больнице. Врачи говорили, что он никогда не сможет ходить и у него могут быть задержки развития. Я решила доказать, что они ошибаются. Сейчас ему намного лучше, чем когда он родился, но только потому, что я постоянно с ним работаю. Из-за проблем с речью многие думают, что он глупый.

– Мне он показался исключительно умным.

– Так и есть. Он научился ходить без помощи только в два года, но говорить предложениями из двух-трех слов начал до первого дня рождения.

– Сколько ему сейчас?

– Два с половиной.

– Он очень умен для своего возраста.

– Иногда даже слишком. И пытается сделать больше, чем может. Например, бегать.

– Ну, сейчас-то все в порядке.

– В этот раз – да. А в следующий?

– Не стоит об этом думать.

– Но я думаю. Постоянно. Я все время нервничаю, все время жду беды. Чего-то ужасного. Он такой маленький и хрупкий.

– Я вижу его совсем не таким, – сказал Колин. – Я вижу ребенка, которому пришлось нелегко, но он не позволяет этому себе мешать. Сколько детей в его возрасте, упав и поранившись, не плачут?

– Ему бывало и больнее.

– Именно. И я думаю, что он хочет быть как остальные дети, как нормальный мальчик.

– Но он не такой.

– Это не важно.

– А что важно? – недоуменно спросила Ровена.

– Дело не в том, как ты его видишь или как видят остальные. А в том, как он видит себя. У меня есть шрамы на спине, и моя левая нога держится на титановом штыре, и, конечно, это физические ограничения, но я остаюсь собой. Моя внутренняя суть не изменилась.