Постельный режим

Нечего и говорить, с Кейси мы так и не встретились. Папа ни разу не позвал меня к себе. Писал редко. Джулия время от времени присылала открытки — нескладные, чопорные, куцые, — вот, пожалуй, и все. Каждый декабрь я с мучительным напряжением ждала от них рождественской открытки, каждый год надеялась узнать какие-то новости, обнаружить, что папино отношение переменилось, прочесть что-то вроде: «Кью, пишу тебе, потому что ты старшая и ты поймешь. Я вынужден был уйти, потому что (тут следовала какая-нибудь страшно уважительная причина), но я очень сильно люблю тебя и мечтаю вновь стать частью твоей жизни. Я не перестаю думать о тебе, представлять, как ты, должно быть, выросла. Я хочу снова стать твоим отцом».

Но каждый год я читала нечто гораздо более тривиальное. «Дорогие детки, с Рождеством и с Новым годом! Обнимаем и целуем, папа и Джулия. Надеемся, у вас все хорошо. С группой полный порядок, альбом уже в продаже!!!» Годы шли, у меня появилась новая привычка: я воображала, как вдруг случайно столкнусь с папой, скажем, в поезде. Сначала я замечу Кейси, потом подниму глаза и — надо же! — Джулия (я, впрочем, не была особенно уверена, что узнаю ее, но у меня была фотография, которую прислал папа и которую я выудила из мусорного ведра, куда ее отправила мама), а уже потом увижу отца. Он заметит меня, и лицо его просветлеет — «Бог мой, Кью! Не может быть!» — и ему явно будет не по себе вначале, но потом…

Эта фантазия имела два разных продолжения. В первом мы начинали разговаривать и оказывалось, что у нас с ним страшно много общего. Нам нравится одна и та же музыка. Мы смеемся над одними и теми же шутками. У обоих пламенный темперамент («под стать волосам»). А Джулия будет сидеть напротив и слушать, как мы с ним все говорим и говорим, и почувствует себя лишней, и растеряется, когда прямо на ее глазах возродится наша близость. К концу поездки между нами вспыхнет совсем новая дружба и мы с ним поклянемся, что никогда и ничто на свете больше не разлучит нас.

Второе продолжение довольно сильно отличалось от первого. Отец заговорит со мной, с удивлением поймет, какой взрослой я стала, и ужаснется тому, как много он пропустил, а уж как его потрясут мои манеры и мой здравый смысл!.. Он позовет меня в Брайтон, жить вместе с ними, — и на этот раз это будут не пустые слова, — но я встану и решительно скажу что-нибудь вроде: «Да ты смеешься, что ли! Думаешь, бросил меня, всех нас бросил, а я так сразу тебя и прощу? Неужели не понимаешь, сколько горя ты нам принес? Ты, папа, легкомысленный эгоист. У мамы есть свои недостатки, но она, по крайней мере, человек ответственный. Все эти годы она кормила нас, одевала и поддерживала морально. И ты думаешь, после всего этого я захочу знать тебя? Ни за что! Даже не мечтай!» И все в вагоне вытаращат глаза, сраженные моим красноречием и до глубины души тронутые страстностью моих слов, а потом все как один повернутся к отцу и с укором посмотрят на него, и тут я выйду, а он останется с разинутым ртом, раздавленный вчистую.

Мы с ним так никогда и не столкнулись в поезде. По сути, если не считать нескольких торопливых и нескладных встреч в «Макдоналдсе» в первый год после его ухода, я его вообще больше не видела. Однажды утром, в конце первого семестра в университете, мне позвонили. Было шесть часов, поэтому, еще не взяв трубку, я догадалась: что-то стряслось. «Кью, это я, мама. Прости, что так рано, дорогая, но у меня плохие новости». У папы случился сердечный приступ — вообще-то оказалось, что у него был рак легких, но мы про это не знали, — и накануне поздно ночью он умер на руках у Джулии.

Вот и все. Не было у меня возможности разыграть ни один из придуманных мной сценариев. Через месяц после папиной смерти мне написала Джулия (она написала каждой из нас троих), чтобы в последний раз безуспешно попытаться убедить, что папа любил нас: «Он часто вспоминал о тебе, но стеснялся писать и встречаться, он же знал, что подвел тебя». Лучше бы она этого не делала, я потом мучилась долгие годы. Может, я сама должна была сделать первый шаг? Быть может, по моей вине мы никогда не встречались? Я была не права с самого начала? Только много позже я поняла (точнее, мой психоаналитик помог понять), что он был взрослым, он был отцом и это он ушел. Я не виновата.

Как там у Ларкина?

Они тебя надули, папа с мамой,
Всучив тебе свой залежалый опыт.
И специальных глупостей добавив,
Но зла тебе, конечно, не желая[33]

.

Страданья «нарастают с каждым годом»… А потому Ларкин мудро советует в конце: «Что делать нам? Уйти как можно раньше. Не оставляя по себе потомства». А я вот собираюсь это правило нарушить. Но как же, как унять страданья?

66

Вторник, 21.00