Постижение смысла

Указывают на «имперское», касаясь тем самым приказного характера силы, чтобы преодолеть который, следует просить, вести переговоры или выжидать удобного случая; ведь ее пересиливанию самой себя присуще приказное подчинение всего того, чему только ни случится обнаружиться в располагаемой ей округе.

Упоминают «рациональное», имея ввиду тот характер рассчетливости, который присущ всякому руководству, осуществляемому в приказном порядке, которое циркулирует в замкнутом кругу распределения сил и руководства ими.

Указывают на «планетарное», желая сказать, что осуществления силовых полномочий не только всякий раз «тотальны» в себе (будучи соотнесены с государством, с народом), но и устанавливают пределы свои только на границах населенного земного шара и его окрестностей, находящихся с распоряжении (атмосферы и стратосферы), что в то же время должно говорить о том, что планета в целом как структурное образование власти «вовлечена в действие», а потому неприступна для разведывания каким-либо планетарным противником.

Однако все эти и прочие признаки сущности силы никогда не достаточны – потому что они несущественны – для того, чтобы постичь махинативность как таковую, то есть для того, чтобы понять ее с точки зрения истории пра-бытия как форму господства Самоотвергающего пра-бытия и его истины, основание которой не положено; ведь такое понимание осуществляется единственно в ходе выбора, посредством которого махинативность как таковая будет зафиксирована на одной из сторон – и, тем самым, вообще в ее разоблаченной сущности. Но вся силовая и насильственная сущность – это само по себе уклонение от такого выбора, которое как раз потому и оставляет скрытым своеобразие сущности силы, что ее приказной характер выходит на передний план, но приказ представляет собой менее всего продолжение решимости выбирать и форму ее выражения. Но не всякая решимость проистекает от выбора; а если и так, то выбор вовсе не обязательно должен быть существенным – такого рода выбором, что в нем была бы поставлена на карту сущность самого пра-бытия. (Поэтому все властители так любят ссылаться в оправдание на свою «новоиспеченность», потому что она привносит потребное незнание, которое скрывало бы ту беспардонность и неспособность проявлять почтение, которые нужны, чтобы произвести запланированное разрушение под видом нового прорыва – и при этом уклониться от всякого выбора).

Из такого лишь поверхностного познания и толкования махинативности – в смысле вышеупомянутых признаков – возникает позиция, занятие которой предполагает, что посредством простого согласия-признания распоясавшегося в разгуле насилия превышения власти можно принять и признать то, что «есть». Это принятие «действительного» толкуют как «героизм». Но названное так имеет все признаки «капитуляции» перед налично данным как таковым – перед махинативно определенным, то есть перед покинутым бытием суще-бытующим самим по себе. Там, где принимается только экстраординарное, там предварительно не постигнуто то, что было необходимо. Оно, однако, может быть постижимо, только исходя из знания одолевающей и пронизывающей сущее-бытующее суровой нужды, уязвляющей сущесть в самое существенное. «Героический реализм» – по видимости, наивысшая форма знания о позиции, которую следует занимать по отношению к суще-бытующему – приводит только к наиболее потаенному виду уклонения от бытия; он есть наиболее яркий признак-примета забвения бытия, который выдается за способность резче и четче всего видеть то, что «есть»; и, тем самым, он публично доказывает свою сообразность времени в эпоху, когда современность начинает обретать завершенность.

И все же все попытки «мировоззренческого» толкования нераспознаваемой впутанности в сокрытую историю (Geschichte) эпохи всегда остаются поверхностными – и бесплодны, поскольку не готовят никакого первоистока, исходя из которого, можно сделать выбор. Для постижения, напротив, имеет существенное значение возрастающее знание о сущности силы – и о том, что дает существенный эффект при самопересиливании силы.