Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему

Это показывает еще одну проблему, связанную с финансиализацией: она разрывает связь между кредитованием и накоплением сбережений[37]. Банки с Мэйн-стрит всегда располагают меньшим количеством денег по сравнению с тем, сколько они одалживают. Мы уже видели, как дерегулирование побуждало их держать меньше резервных средств и обманывать систему. Однако этот новый процесс, благодаря которому всякая выплата процентов упаковывается в более сложный продукт, распределяемый между инвесторами, означает, что обычные банки вынуждены выходить на рынок «коротких» денег для того, чтобы проводить свои повседневные операции.

Это привело к роковому изменению в банковской психологии. Происходило все более глубокое размежевание между долгосрочной природой кредитования (в виде ипотек сроком на двадцать пять лет или кредитных карт, долг по которым никогда полностью не уплачивался) и краткосрочной природой привлечения заемных средств. Таким образом, если оставить в стороне все мошенничество и ошибочные оценки активов, финансиализация создает в банковском секторе структурную тенденцию к мгновенному кризису ликвидности, т. е. готовой наличности, который уничтожил Lehman Brothers.

В обществах, подвергшихся финансиализации, банковский кризис обычно не приводит к массовому изъятию вкладов – по той простой причине, что у масс не так много денег в банках. Деньги в банках держат другие банки – и, как мы обнаружили в 2008 году, значительная часть этих денег представляет собой лишь ничего не стоящую бумагу.

Описанные здесь проблемы можно решить, только если остановить финансиализацию. Если она будет продолжаться и далее, с течением времени все больше денег в финансовой системе будут становиться фиктивными и все больше финансовых институтов будут полагаться на краткосрочное привлечение заемных средств.

Однако ни политики, ни регуляторы не были готовы к тому, чтобы демонтировать эту систему. Напротив, они ее восстановили, наградили 12 триллионами долларов, взятыми из воздуха, и снова запустили. Это гарантирует, что те же условия, которые привели к складыванию цикла бумов и спадов, создадут другой такой цикл, если только удастся добиться сколько-нибудь значительного роста.

Историк Фернан Бродель утверждал, что упадок всех экономических сверхдержав начинается с масштабного разворота в сторону финансов. Описывая падение торговой империи Нидерландов в XVII веке, он отмечал: «По-видимому, любое развитие капитализма такого рода, достигая стадии финансового капитализма, в определенном смысле возвещает о своей зрелости: это признак осени»[38].

Сторонники теории «финансовой осени» указывают на то, что одна и та же модель была характерна для Генуэзской республики, главного финансового центра Позднего Средневековья, затем для Нидерландов, а позже для Лондона ближе к концу существования Британской империи. Но в каждом из этих примеров доминирующая держава превращалась в кредитора остального мира. При неолиберализме эта модель подверглась пересмотру. США, да и весь Запад в целом, превратились в заемщиков, а не в кредиторов. Произошел слом долговременной модели.

То же можно сказать и о стагнации зарплат. В последние пятьсот лет крупные финансовые империи извлекали прибыль из неравноправной торговли, рабства и ростовщичества, за счет которых финансировался достойный уровень жизни в метрополии. При неолиберализме США увеличивали свои прибыли, доводя до бедности собственных граждан.

Правда состоит в том, что, поскольку финансы просочились в нашу повседневную жизнь, мы стали рабами не только машин и повседневной рутины c девяти до пяти, но и процентных платежей. Мы обеспечиваем прибыль не только нашим начальникам, работая на них, но и финансовым посредникам через взятые у них кредиты. Мать-одиночка на пособии, втянутая в мир кредитов до получки и покупающая хозяйственные товары в кредит, может обеспечивать намного более высокую норму прибыли с капитала, чем рабочий автомобильной фабрики, имеющий постоянную работу.