Посткапитализм. Путеводитель по нашему будущему

Наконец, в третьем томе «Капитала» Маркс описывает, как происходят финансовые кризисы: кредитование становится чрезмерно раздутым, а затем спекуляции и преступления доводят его до разрушительных масштабов, когда кризис неизбежно корректирует бум – это сталкивает экономику в многолетнюю депрессию. В одной яркой фразе Маркс предвосхитил мир компании Enron, Берни Мэдоффа и «одного процента» богатых. Главная функция кредита, писал он, состоит в том, чтобы «развивать движущую силу капиталистического производства, обогащение на эксплуатации чужого труда, в систему чистейшего и колоссальнейшего азарта и мошенничества и все более сокращать число тех немногих, которые эксплуатируют общественное богатство»[75]. В 2008 году параллели между коллапсом финансовой сферы и знаменитым процитированным высказыванием привели к появлению статей, в которых утверждалось, что Маркс был прав. Сегодня, по мере того как финансовый кризис отступает, но реальные зарплаты в западном мире не растут, люди снова говорят: «Маркс был прав» – на этот раз в том, что касается проблемы перепроизводства: прибыль и рост вновь пошли вверх, а зарплаты рабочих – нет.

Однако Марксова теория кризиса неполна. В ней есть логические изъяны, на исправление которых у ее сторонников ушло много времени, прежде всего там, где он пытается связать абстрактную модель с конкретикой. Более того, его теория – продукт своего времени: Маркс не мог принять в расчет ключевые явления ХХ столетия – государственный капитализм, монополии, сложные финансовые рынки и глобализацию.

Для того чтобы Маркс оказался прав – т. е. чтобы он оказался кем-то более значительным, чем просто пророк, заявивший: «Кризис – это нормально», – мы должны сделать его теорию внутренне логичной и сообразующейся с фактами. Мы должны отрегулировать ее так, чтобы она включала в себя черты, присущие сложным адаптивным системам, с которыми она боролась: открытость, непредсказуемость реакции на опасность и длинные циклы (лежащие где-то между нормальным кризисом и окончательным крахом). Но даже когда это будет исправлено, одной теории циклического кризиса все еще будет недостаточно для изучения изменений на уровне выживания, которым посвящена эта книга.

В знаменитых строках, написанных в 1859 году, Маркс предсказывал, что «на известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями… Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции»[76]. Однако он так и не объяснил, как спорадические кризисы создают – или могут создавать – условия для складывания новой системы. Задача заполнить эту лакуну досталась его последователям.

Когда Маркс умер, его сторонники решили, что кризисы перепроизводства нельзя сглаживать в течение длительного времени за счет нахождения или изобретения новых рынков. «Расширению рынков есть пределы, – писал лидер немецких социалистов Карл Каутский в 1892 году. – Сегодня вряд ли можно открыть новые рынки»[77]. Они ожидали, что краткосрочные кризисы, следующие один за другим словно снежный ком, наберут силу и приведут к полному краху. В 1898 году польская социалистка Роза Люксембург предсказывала, что когда система останется без новых рынков, то произойдет «взрыв, крах, и в этот момент мы сыграем роль управляющего, который ликвидирует обанкротившуюся компанию»[78].

Вместо этого, как мы знаем, начало третьего длинного цикла привело к трансформации капитализма. Его адаптивная природа позволила ему создать рынки внутри системы, даже несмотря на то, что схватка за колонии зашла в тупик. И он доказал свою способность уничтожать некоторые черты рынка ради собственного выживания.

Апокалиптические предостережения, которые марксисты делали в 1890-е годы, оказались ошибочными. Сначала им пришлось пережить массовый подъем капитализма, а затем хаос и крах в 1914–1921 годах. Его последствия дезориентировали левых экономистов на многие десятилетия.

Капитализм подавляет рынок

В 1900-е годы мировая экономика переживала глубокие изменения. Технологии, модели ведения бизнеса и торговли, потребительские привычки быстро эволюционировали, взаимодействуя друг с другом. Теперь они слились в капитализме нового типа.

Сегодня нас поражает смелость и скорость, с которой все это осуществлялось: сталь заменила чугун; электричество заменило газ; телефон вытеснил телеграф; появились кинематограф и таблоиды; быстро рос выпуск промышленной продукции; в столицах разных стран мира вырастали впечатляющие здания со стальными каркасами, а мимо них проезжали автомобили.

Однако в то время капитаны бизнеса считали это само собой разумеющимся. Их беспокоили взаимоотношения между крупными компаниями и рыночными силами. Если это возможно, заключали они, рыночные силы нужно отменить.