Постхвакум

Сосновый лес сменился дубняком, тот ельником, солнышко все выше, небо… Небо такое синее, высокое. Ветерок – просто бархат, а не ветерок. Цветы, деревья, травы приносили дивные ароматы, и все это великолепие красок, звуков и запахов то и дело отражалось, дробилось и расплывалось в счастливых Хваковых глазах. Он шел долго и беспечно, с восторженным изумлением вглядываясь во все, что попадалось ему на пути. Вот – что это было? Вспомнил – это волки, стая волков. А почему бы и нет? Волки тоже любопытный народ… А подальше, опять в ельнике, что-то такое наперерез ломилось да завывало… Это медведь толстопятый, голодный да недовольный, шерсть свалялась – жрать-то хочется, а до малины далеко… медведь был не такой, как в прежней жизни, помельче, но Хвак понимал, что медведь… И что теперь гигантских хищных ящеров нет – тоже откуда-то понимал. Тем оно и лучше… Безопасная жизнь приятнее опасной.

«Рай! Истинный рай вокруг! Матушка… Матушка, слов у меня нет…»

Но и в раю, оказалось, бывают черти: прицепились к нему трое конных, цок-цок-цок – догнали на лесной тропе… Грабители видать…

Пришлось бежать изо всех сил, петлять, через буреломы прыгать, что твой медведь и поторапливаться: от этих-то троих он избавился – а кто его знает – сколько еще их по лесу бродит, поживы ищет. Да какая с него пожива? А все-таки осторожность не повредит.

В городок он вошел очень удачно, как раз со стороны торжища: а ведь известно, что где торг, там и жор, там пищу готовят, продают либо выменивают.

Всех денег – а здесь в ходу деньги – два гроша медных у Хвака, те, что под камнем же нашлись. На них не поесть, но можно сыграть! И Хвак сыграл, горошины под скорлупками угадывал – да так ловко: слепой еще былину не пропел, как у Хвака уже денег – за неделю не прожрать. Но народец завистливый и мелочный оказался, погнали победителя всей ордой, а про его правоту даже слышать не пожелали… Один камень в затылок угодил, а другой, огроменный, под лопатку… Вот тебе и рай. Хорошо хоть преследовать побоялись или поленились – отстали… Городишко оказался на удивление большой, не городишко, а гигантский город! Тогда почему без крепостных стен? Неужели не боятся врагов и чудовищ? Или не водятся у них такие за пределами города? Должны водиться, хотя если рай… Вроде бы и не рай, но ничего такого опасного в воздухе Хвак не почуял и при этом почему-то был уверен, что чует правильно. Нет, это действительно мирная местность, безопасная сторона… Беззаботная. Повезло.

Хвак пообедал в ближайшей харчевне – язык местный он уже знал, на рынке выучил… И в трактире выпала ему удача на полную катушку: расшумелись соседи по столу, на крик прибежала хозяйка, большая, розовощекая, крепкая, красивая… Да так она на Хвака глянула, раз да другой, что он не выдержал и пошел за ней в хозяйные комнаты… Все-таки странное место, странные люди: видно же, что хорошо ей, а возмущается будто бы, кусаться норовит… А сама-то руками да ногами спину обхватила – не оторвешь…

Ввечеру опять ужин, в другом уже трактире, более гостеприимном и веселом. Тут уж Хвак вволю попил, поел, попил и поплясал, поел, попил, в зернь и карты наигрался, поел, с девками намиловался – в усмерть! Рай и только! Ох, и попили!

А ночью его магией и кистенями да сетями взяли, сонного, и в ад, в узилище городское! За что, про что – некому сказать, всем лень: только колодку на шею да кандалы на руки и на ноги – ожидай суда и участи.

Хваку долго пришлось ждать и голову догадками ломать: сидел он в одиночке, тюрьма без окон, с одной дубовой дверью в локоть толщиной. Разговаривать с ним никто не разговаривал, кормили и поили раз в сутки, с надзирательской руки, не снимая кандалов.

А Хвак даже и не пытался объясниться да вывернуться каким-либо манером, и это ему любопытно, а тюрьмишка местная – что ему она, когда гордые горы в песок стерлись, пока он Матушкину немилость избывал, да в такой темнице – не этой чета!..

Суд начался спозаранок, чтобы все вины его и кары успеть прочитать да приговор исполнить. Ничего такого особенного Хвак для себя не ждал, но все же волновался…

– …Разрыв и разграбив могилу, пришлец, назвавшийся Хваком, учинил браконьерство в лесу, принадлежащем благородному баронскому роду Волков Вен Раудов, истребив без выгоды для себя, но из куража и озорства охраняемый законом волчий выводок общим числом в шесть голов, из них четыре особи зрелые, к воспроизводству способные, тем самым превысив способы необходимой защиты, затем напал и до смерти же убил медведя-самца, зрелого, к воспроизводству способного…

«Еще кто на кого напал», – мысленно огрызнулся Хвак, но немногочисленные участники судилища слушали не его, а обвинителя.

– …Старшего егеря его милости барона Вен Рауда – Сура Кабанца и двух его людей до смерти же, что подтверждают найденные следы сапог вышеупомянутого Хвака и следы крови на его портках…

С этим Хвак не спорил: лес есть лес, а свара без затрещин не бывает. Он и на вопросах не отпирался, а просто от себя рассказал, как все было.