Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей

Тахар Бенжеллун, марокканский писатель, в 1977 году написал книгу La Plus Haute des Solitudes («Высочайшее из одиночеств») про североафриканских трудовых мигрантов в Париже. Он пишет:

«От этих людей, оторванных от родного дома, земли, семьи, культуры, требуется только их рабочая сила. Остальное никого не интересует. Остальное — это очень много. Попробуйте измерить потребность быть принятым, любимым, признанным: потребность жить среди своих. Потребность в любви к земле, в дружбе с солнцем. Никто не хочет знать, хотят ли эти тела чего-то… Этим людям, пришедшим из другой культуры, отказывают в праве на эмоции и желания… их бытие как желающих субъектов отрицается, их воспоминания аннулируются».

Бенжеллун, переехав во Францию, какое-то время работал социальным психиатром, на практике он обнаружил, что довольно много североафриканских трудовых мигрантов страдают от импотенции на психологической почве. Он написал книгу, чтобы понять, почему так происходит и что это значит для них. Эти мужчины, часто малограмотные, приезжали в основном без жён (как и в России сегодня, и во многих других странах, в приезде семей целиком не заинтересованы ни работодатели, ни государство) и, лишённые поддержки расширенных семей, работали в откровенно адских условиях, будучи ещё и регулярными жертвами расизма; единственная возможность практиковать близость — в борделях, откуда мигранты выходят с чудовищным чувством вины; всё это приводит их к импотенции, и они вынуждены искать психиатрической помощи. Почему это такая большая проблема? Дело в том, пишет Бенжеллун, что для североафриканских мужчин (которые в открытую говорят о своём доминирующем положении над женщинами) вся их идентичность выстраивается вокруг сексуальной потенции, возможности завести ребёнка; в сексуальной силе — мифический источник власти и авторитета. Невозможность размножения — значит предательство матери, которая занимает особое место в воображении этих мужчин. Потерять потенцию — значит потерять идентичность, себя и даже смысл жизни.

При этом для этих мужчин даже не считается особо зазорным заниматься гей-сексом — это допустимо, пока он на втором плане, пока это дешёвая замена основному сексу с женщиной; он может приносить релакс ненадолго, но он не может являться источником самоценности для этих мужчин, а значит, неспособен побороть ту онтологическую тревогу, которая возникает у них при потере вирильности. Бенжеллун пишет, что ярость этого загнанного в угол мужчины направлена не на окружающих, как стереотипно думается, а на себя самого. И я думаю в связи с этим про мигрантов в России — узбеков, таджиков, киргизов и остальных. Про них говорят «они приехали сюда работать» — но что это значит? Многие из них задерживаются на год, два, пять лет. Значит ли это, что человек должен пять лет жить в строительном вагончике или хостеле с десятью другими людьми и забыть про радость? Оставленные на родинах жёны, как правило, вообще не имеют возможности завести любовников из-за плотного контроля расширенных семей, оставаясь на несколько лет без реализации эротических и телесных желаний; у мигрантов, как мы выяснили выше, есть возможность найти вторую жену или временную партнёрку; но всё равно условия их жизни — это тотализующий отказ им в праве желать. Тохир Каландаров пишет[197], что «у таджикских мигрантов в России деформируется частное пространство — в сторону расширения, процесс приобретает нередко экстремальный характер. Речь идет о сексе в общественных местах, который британский социолог Тим Эдвардс называет „нечастным“». Каландаров цитирует одного из информантов:

«Честно говоря, мы не имеем места, где бы могли заниматься сексом спокойно. С той юной девушкой у нас только первый контакт случился в гостинице, а дальше мы занимались сексом только в парке. Большой парк находится рядом с нашей квартирой. Обычно мы устраиваем свидания там. И когда чуть стемнеет, то можно уже будет спрятаться за деревьями и наслаждаться».

Мало кому интересно думать об этом, проще двигать ксенофобскую телегу о том, что большинство изнасилований совершают мигранты; и хотя это очевидно не так, также очевидно, что к ним гораздо внимательней присматривается полиция, и так не только у нас. Авторки книги Feminism for 99 % пишут, что «криминальная система непропорционально сосредоточена на бедных и рабочих цветных мужчинах, включая мигрантов, оставляя белым воротничкам возможность спокойно насиловать и избивать»; это также разрушает жизнь женщинам, остающимся без поддержки и вынужденным передвигаться на огромные расстояния, чтобы навещать заключённых. Само собой, это не значит, что за совершённое насилие мигрантов не надо наказывать; это значит, что огромное количество насилия может быть предотвращено бережным отношением к условиям, в которых существуют люди.