Читаем Постмодерн. Игры разума полностью

324. Разве было бы верно утверждать, что дело здесь заключается в индукции и что я столь же уверен в своей способности продолжить ряд, как уверен, что эта книга упадет на пол, стоит мне выпустить ее из рук; и что, если бы вдруг, без всяких видимых причин я оказался не в состоянии продолжить ряд, я бы удивился не меньше, чем если бы книга не упала на пол, а повисла в воздухе? На это я отвечу, что как раз для такой уверенности мы не нуждаемся ни в каких основаниях. Разве что-нибудь способно оправдать уверенность лучше, чем успех?

325. «Уверенность, что я смогу продолжить ряд, после того как обрел данный опыт, например усмотрев эту формулу, зиждется просто на индукции». Что это значит? «Уверенность, что этот огонь меня сожжет, зиждется на индукции». Значит ли это, что я умозаключаю про себя: «Меня всегда сжигало пламя, следовательно, это случится и теперь»? Или же прежний опыт причина моей уверенности, а не ее основание? Является ли прежний опыт причиной уверенности? Это зависит от того, в какой системе гипотез, естественных законов рассматривается феномен уверенности.

Оправданна ли эта уверенность? То, что люди принимают за обоснование, показывает, как они мыслят и живут.

326. Мы ожидаем этого и поражаемся тому; но цепь оснований имеет конец.

327. «Можно ли мыслить, не говоря?» А что такое мыслить? Ну, а разве ты никогда не думаешь? Разве ты не можешь понаблюдать за самим собой и усмотреть, что же происходит? Ведь это должно быть совсем просто. Тебе же не надо дожидаться этого, как астрономического события, чтобы затем, может быть, в спешке делать наблюдения.

328. Ну, а что еще называют словом «мыслить»? По отношению к чему люди приучены употреблять данное слово? Разве, утверждая, что я мыслил, я всякий раз должен быть прав? Какого рода ошибка скрывается здесь? Существуют ли обстоятельства, при которых человек спросил бы: «Разве то, что я тогда делал, действительно было мышлением; не заблуждаюсь ли я?» Допустим, кто-нибудь в процессе размышлений проводит измерения; прекращает ли он мыслить, когда по ходу измерений перестает говорить с самим собой?

329. Когда я мыслю вербально, «значения» не предстают в моем сознании наряду с речевыми выражениями; напротив, сам язык служит носителем мысли.

330. Разве мышление род разговора? Хотелось бы сказать: это то, что отличает осмысленную речь от бессмысленного словоговорения. И вот уж кажется, что мышление аккомпанемент речи. Некий процесс, который может сопровождать что-то другое или же протекать самостоятельно.

Произнеси фразу: «А перо-то, кажется, тупое. Ну ничего, сойдет». Сначала обдуманно; затем бездумно; наконец, воспроизведи только мысль, без слов. Ну, а по ходу действия я мог бы проверить кончик моего пера, скривить лицо, а затем со смиренной миной продолжить письмо. И, занимаясь различными измерениями, я бы мог вести себя так, что всякий наблюдающий за мной сказал бы, что я без слов думал: если две величины равны третьей, то они равны между собой. Но то, что здесь составляет мысль, не является процессом, который должен сопровождать слова, коль скоро их не следует произносить бездумно.

331. Представь себе людей, которые могли бы мыслить только вслух. (Как существуют люди, которые могут читать только вслух.)

332. Хоть мы иногда называем «мышлением» предложение вместе с сопровождающим его душевным процессом, но «мыслью» мы называем не это сопровождение. Произноси предложение и мысли его; произноси его с пониманием! А теперь, не произнося его, только делай то, что сопровождало его при осмысленном произнесении! (Спой эту песню с выражением! А теперь повтори это выражение без пения! И здесь также можно что-то повторить; например, телодвижения, учащенное и замедленное дыхание и т. д.)

333. «Это может сказать только тот, кто в этом убежден». Как помогает ему убежденность, когда он высказывает это? Сосуществует ли она с высказанным выражением? (Или же перекрывается им, как перекрывается тихий тон громким, так что его уже как бы нельзя услышать при переходе к громкой тональности?) А что, если бы кто-то утверждал: «Чтобы суметь пропеть мелодию по памяти, нужно мысленно слышать и повторять ее»?

334. «Итак, ты, собственно, хочешь сказать…» С помощью этой фразы мы направляем кого-нибудь от одной формы выражения к другой. Человек склонен использовать такую картину: то, что он, собственно, «хотел сказать», что он «подразумевал», уже присутствовало в его сознании еще до того, как было высказано. Разного рода обстоятельства могут побудить нас отказаться от одной формы выражения и заменить ее другой. Чтобы это понять, полезно рассмотреть то отношение, в котором находится решение математической проблемы к причине и основанию ее постановки. Понятие «трисекции угла с помощью линейки и циркуля», когда люди пытаются проделать такое деление и, с другой стороны, когда доказано, что такового не существует.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное