Перед нами четыре силы радикальности, четыре ресурса для сквозной проходимости материи, и, пожалуй, то, что объединяет их с Ольгой Седаковой, — математическая выправка воли. «Четыре поэта» — это, безусловно, шедевр перевода. Шедевр отбора. И еще — самостоятельное произведение, Поэма, потому что здесь русский язык делает то, что делает всегда, когда ему это удается: он переводит чужое радикально настолько, что оно становится своим, и создает что-то новое. А еще, «переводя», он обучается и обучает. Четыре поэта — это четыре учителя. Очень сложно учиться поэзии и письму, звучанию слова у Ольги Седаковой. Там слишком работает авторская интонация. Но в этих переводах, где всё — как впервые, наша обучаемость усиливается в разы. Это странный эффект, но, пройдя эту книгу, ты словно бы сам переведен через какое-то важное сомнение — сомнение то ли в русском языке, то ли в языке как таковом. Почему перевод имеет такой эффект? Может быть, потому, что показанный в работе с чужим творчеством, переносящим чужое через «океан», слово у Седаковой способно переносить и перевозить столь многое, что вопрос о человеке может быть поставлен только в нем. «Четыре поэта» — невероятный трип, какого давно не было в языке. Просто потому, что Ольга Седакова сама — одна из «таких же».
Пришло, пришло.
Слово пришло, пришло, пришло сквозь ночь,
хотело светить, хотело светить.
Пепел.
Пепел, пепел.
Ночь.
Ночь — и — ночь.
Иди к глазу, к мокрому.
(Пауль Целан. «Стретта»)
«Вновь и вновь раздираемый нами, Бог есть место, которое заживает» (возможно: «исцеляет»). Сонеты к Орфею. Перевод Ольги Седаковой.
[1] Впервые: www.colta.ru, 19 января 2021.
[2]
[3] Если говорить о поколенческом споре, то Ольга Седакова не раз говорила, что в споре Солженицына и Шаламова она становилась на сторону Шаламова. В лагере у Солженицына безусловно остается человек — наделенный волей, протестом, способностью думать. У Шаламова главная фигура лагеря — «доходяга», человек, «лишенный всего», самой человечности. И вот он-то и есть точка отсчета для всей системы, ее этическое мерило — как «мусульманин» в нацистских лагерях есть подлинное свидетельство нацизма (см.:
[4]
[5] Здесь и далее наши размышления во многом навеяны работой В. В. Бибихина. См.:
[6] Размышления на эту тему см.:
[7]
[8] Из дневника 1859 года: «Видел нынче во сне: Преступление не есть известное действие, но известное отношение к условиям жизни. Убить мать может не быть и съесть кусок хлеба может быть величайшее преступление. — Как это было велико, когда я с этой мыслью проснулся ночью!» Цит. по:
[9] Здесь и далее мы опираемся на издание:
[10] Ключевое понятие, выделяемое В. В. Бибихиным в работах Людвига Витгенштейна. Собственно, этому понятию и посвящена книга Бибихина «Людвиг Витгенштейн. Смена аспекта» (М.: Институт философии, теологии и истории Св. Фомы, 2005). Проиллюстрировать такую смену можно, взяв конкретный пример из Витгенштейна — рисунок, который можно прочесть и как вазу, и как два профиля, обращенных друг к другу, открытие одного прочтения мгновенно перекрывает возможность другого. Ты не можешь видеть одновременно и вазу, и профили. Но в тот момент, когда происходит «смена», ты как будто бы получаешь толчок, происходит озарение, которое позволяет тебе видеть «еще что-то», видеть незримое — «другую возможность», даже прежде чем она наполнилась конкретным содержанием. Ты видишь «то же самое» в различии с самим собою, «чистую форму», которую зафиксировать в рисунке не получится никогда.
[11] Цит. по:
[12] «Ne pas céder sur son désir» — формула-лозунг Жака Лакана, которой он придерживался на протяжении всех своих курсов.
[13]
[14]