Постнеклассическое единство мира

Претендуя на максимально широкий охват реальности, мировосприятие формирует соответствующий, как бы псевдоограниченный образ-сферу, задающую замкнутые, содержательно непреодолимые границы [см., например, 228] и одновременно поддерживающую неизбежную иллюзию собственной полноты и непрерывности. Вместе с тем в основаниях культуры обнаруживаются наиболее общие, универсальные мировоззренческие категориальные схематизации, постоянно воспроизводящиеся в том или ином виде, поскольку неразрывно сцеплены с деятельностью субъекта, схватывающего предметность в параметризациях пространства, времени, движения, вещи, свойства, отношения и т. д. и т. п. «Если объективные отношения сил стремятся воспроизвести себя в том видении социального мира, которое постоянно включено в эти отношения, то, значит, принципы, структурирующие это видение мира, коренятся в объективных структурах социального мира, а отношения силы также представлены в сознании в форме категорий восприятия этих отношений… Действительно, эта работа по выработке категорий – экспликации и классификации – ведется беспрерывно, в каждый момент обыденного существования, вследствие той борьбы, которая сталкивает агентов, имеющих различные ощущения социального мира и позиции в этом мире, различную социальную идентичность, при помощи всевозможного рода формул: хороших или плохих заявлений, благословений или проклятий, злословий или похвал, поздравлений, славословий, комплиментов или оскорблений, упреков, критики, обвинений, клеветы и т. п. Неслучайно kategoresthai, от которого происходят категории и категоремы, означает „обвинить публично“» [80, с. 23–24][294].

Одной из транснациональных социокультурных универсалий [ср. 525], характерных для любых локально-региональных цивилизаций-культур, выступает алфавитный принцип[295], который фиксирует и объемлет спектры выразительных возможностей вообще, будь то колористические или цветоустановочные таблицы, фазы движения человека или же различные обертоны какого-либо тембра. Прежде всего в индоевропейских культурах «алфавит – если не прямо сознательно рассматривался, – то ощущался как модель мира. Отдельные знаки алфавита рассматривались как элементы мира и одновременно как элементы записи мира, а алфавит в целом – как имя мира [6 4 1, S. 224ff]» [497, с. 75]. Поскольку в Китае, например, принята иероглифическая письменность, аналогом алфавита выступает последовательность даже не иероглифов, а скорее гексаграмм И-Цзин [605]. «Сходный инструмент, основанный на этой же идее механического сочетания терминов, нанесенных на вращающиеся относительно друг друга концентрические круги и кольца, очевидно, использовался в комбинаторной практике, связанной с системой пяти элементов. Таким образом, в нумерологии был выработан принцип нумерологической машины, типологического аналога первой в Европе логической машины Раймонда Луллия (1235–1315). В данном случае не исключено и знакомство последнего с более древней китайской конструкцией через посредничество мусульманской культуры, великолепным знатоком которой он был. Однако реальный теоретический параллелизм в решении нумерологических и логических задач тут, пожалуй, интереснее, чем возможные исторические взаимовлияния» [255, с. 25].