Постоянство разума

Она пришла вовремя; уже настал вечер, резкий ветер с моря заставил раскраснеться наши лица. Она сошла с трамвая, пересекла улицу, на остановке поджидал ее Дино. На ней был жакет из белого козьего пуха, фиолетовая юбка, волосы она стригла коротко по моде тех лет. Мы с Армандо скрывались в подъезде и вышли из своего убежища, только когда они приблизились. Она обернулась и увидела нас. Дино крепко держал ее за руку, опасаясь, как бы она не сбежала. Мы все четверо стали в круг под фонарем. Дино взглянул на меня и опустил глаза, словно оставляя за мной инициативу. Электра разглядывала нас одного за другим, как бы желая убедиться, что мы не причиним ей зла. Она глядела на нас без испуга, с какой-то внутренней сосредоточенностью. Армандо сказал:

– Может, отложим на другой раз?

– Почему? – возразила она. – И вообще, причем тут ты? Я пойду с Дино.

– Да, но хлев наш.

– Этого я не знала, – улыбнулась она, показав свои крохотные частые зубки. – Тем лучше, значит, в тепле будем. Место надежное?

– Да, да, – вмешался я. Признаюсь, сердце колотилось у меня от волнения. Женщин я еще не знал, меня ждал первый опыт. Я разглядывал ее, стремясь обладать ею как вещью, не как человеком. – В это время его родные ужинают.

– А ты-то тут при чем? – сказала она. – Да что мы все стоим и рассуждаем, здесь такой ветер. – Она взяла Дино под руку, приглашая идти.

Дино, казалось, прирос к месту. Он решительно высвободил свою руку и сказал:

– Послушай: если хочешь пойти со мной, ты должна пойти и с ними.

– В другой раз, – улыбнулась она снова.

– Нет, сегодня, – сказал я, – потому что…

Дино не дал мне закончить. Опустив глаза, он сказал:

– Вначале с ним, с Бруно, потом со мной. – Почему? Боишься, я потом крик подыму?

– Сначала с ним, – повторил Дино. Он подбросил в воздух попавшую под руку пробку от кока-колы, поймал ее, потом добавил категорически: – Ясно?

Она стояла, опустив руки вдоль бедер и крепко сжимая сумочку. Глубоко вздохнув, сказала:

– Як такому шантажу привыкла. Все вы одинаковы, – и взглянула на Армандо. Он отвернулся. Мы поняли, что ему она уже принадлежала. Я решительно отодвинул его локтем. Вопрос Электры застиг меня врасплох во время этой вспышки, продиктованной завистью: – Ты главный?

– Да, – ответил Дино. – Да, он главный.

Она пожала плечами, провела мизинцем по уголкам рта, словно снимая остатки губной помады.

– Что ж, пошли. Когда чего-нибудь хочется, за это всегда нужно расплачиваться.

План наш оказался без изъянов. Свод потолка как бы разделял хлев на две части: в одной находились кормушки и привязанный скот, в другой, меньшей, – сеновал и кучка лечебных трав, там же стоял треножник с подвешенным резаком. Пахло сеном и навозом.

Армандо сторожил нас, стоя под навесом. Дино должен был к нему присоединиться, приготовив наше ложе, то есть расстелив на полу сено и притоптав его ногами.

– Ну, я пошел, – сказал Дино, – если кто подойдет, мы станем петь. Тогда удирайте в поле через эту дверь. – Вышел он, не обернувшись.

Была ли она красива? Кошачьи, сверкающие белизной ровные, теснившиеся друг к другу зубы, каштановые волосы, карие глаза. Какой она была в эту минуту? Я не запомнил, хотя лампа висела на проводе прямо над нашими головами.

– Давай ложись, – сказала она мне. Обняла, поцеловала в губы, высунув кончик языка. Сначала я испытал отвращение, потом сладкий вкус меда. – Ты главный? – Шептала она. – Ты ими командуешь? Ты их колотишь? Скажи, как я говорю по-итальянски?

Побежденная, но не сдающаяся, она понуждала и учила меня, пока я еще был в состоянии терзать ее своим сопротивлением. Я ощущал блаженство, испытывал сознание превосходства, сокровенной и до сих пор не находившей себе выхода силы… Внезапно она успокоилась, притихла, стала совсем другой, робкой и в то же время болтливой, словно переродилась.

– Я ведь гречанка. Ты об этом знал? Конечно, не настоящая. Родители у меня из Апулии. Дед с бабкой высадились в Пирее, когда отец с матерью едва только на свет появились, ну, как другие, в Америку уезжали. Но у них перед глазами оставалось все то же море! И сами они всегда оставались итальянцами и говорили на своем диалекте, а когда война началась, их прогнали. Посадили нас в концлагерь, в один, потом в другой, здесь под Авеллино. Мы уже пять лет во Флоренции, сначала жили в казармах, потом в бараках, все ждем домов, их строят здесь у вас, в самом Рифреди. Я научилась правильно говорить? Как по-твоему?

Я слушал ее уже без интереса, углубившись в свои мысли. Внезапно ощутил гложущую тоску… Мне показалось, что умерло во мне что-то, бывшее прежде мною и ею убитое.