Postscript

– Ух ты! – У Киары наворачивается слеза. – Спасибо тебе, Холли, ты кругом права. Это такой дар…

Я обнимаю ее и закрываю глаза, чтобы лучше запомнить каждый момент того, что случилось. Он был тут.

Я прямо-таки парю. Витаю, движимая любовью, адреналином и какими-то неведомыми энергиями. Я как одержимая. Но одержима я не Джерри – это чувство прошло, а связью с ним, которая по-прежнему длится. Киара за рулем, везет нас в магазин, но мне велит остаток дня не работать; она тоже потрясена. Пока мы едем, мне звонит риелторша. Нашелся покупатель на дом, на меньшую цену, чем мы просим, но больше, считает она, нам все равно вряд ли дадут. В магазине у Киары, над макушкой улыбающегося Будды, висит изречение: «Потерять можно только то, за что цепляешься». Можно цепляться за прошлое, за все, что нажила, а можно все отпустить и хранить лишь в своем сердце.

Быстренько посоветовавшись с Киарой, я перезваниваю риелторше и радостно соглашаюсь продать дом. Чтобы Джерри был рядом, дом мне вовсе не нужен. Вот только что я была в доме, который физически абсолютно никак с ним не связан, и была я там в окружении людей, которые не имели к нему ни физического, ни эмоционального отношения, и он там был. Мой дом сейчас как жернов у меня на шее, избавившись от него, я стану сильней. Красоту нашей истории я смогу воссоздать где угодно, хоть на Северном полюсе. Я заберу Джерри с собой туда, где буду выстраивать что-то новое. Пришла пора с домом расстаться. И ведь я уже, собственно, с ним распрощалась. Я и не собиралась задерживаться так надолго. Это был наш стартовый с Джерри дом, и он стал местом, где все закончилось.

Оседлываю велосипед и мчусь по улицам. Вообще-то на дороге следовало бы вести себя осмотрительнее, но я не могу. Я вообще не должна гонять на велосипеде со своей свежезажившей ногой, да еще на такой скорости, но остановиться не в силах. Мне кажется, у меня крылья за спиной, я в полете. Приближаясь к дому, я не помню, какими улицами рулила. Мне хочется позвонить кому-нибудь. Мне хочется танцевать. Хочется залезть на крышу и прокричать оттуда, что жизнь прекрасна и удивительна. Я как пьяная.

Качу по подъездной дорожке к своему дому. Машины Дениз нет, она на работе, а может быть, уже никогда не вернется. Соскочив с велика и ступив на больную ногу, я вздрагиваю от пронзительной боли. Я себя загнала. А ведь думала, что неуязвима! Неуклюже прислоняю велик к стене. Полет окончен, птица шлепнулась на землю, а в голове у нее что-то пухнет и бухает, как при тяжелом похмелье. Вхожу в дом. Приваливаюсь спиной к входной двери. Озираюсь.

Ничего.

Тишина.

Молчание.

Последние слова из письма Джерри.

P. S. Я люблю тебя.

Я раздавлена.

Да, лодыжку я перетрудила. Она раздулась, отекла и пульсирует. Кладу ее на подушку, а сверху – пакет с замороженной зеленой фасолью. Ложусь в постель и не встаю, даже когда урчит в животе, даже когда его сводит от голода так, будто сейчас он себя сам переварит, даже когда меня начинает тошнить. Да, нужно поесть, но я не встану, потому что не хочу нагружать ногу. Смотрю, как в окне бегут облака, белые с голубой подкладкой, сначала пухлые, а потом легкие, как пряди. Смотрю, как день перетекает в вечер. Я не встану, чтобы задернуть шторы. Я бесчувственная, обездвиженная, замороженная. Я не могу двигаться. И не хочу. Лодыжка пульсирует, голова гудит, полный упадок сил после головокружительной высоты взлета.

Я все думаю, думаю. О прошлом, о том, что было, о самом начале. О первых временах.

Из своей комнаты я слышу дверной звонок. Сдираю через голову платье и в отчаянии бросаю его на пол. Мне так жарко, что косметика растопилась и пачкает каждую вещь, которая прикоснется к лицу. И если раньше эти вещи можно было рассматривать как вариант, теперь они изгвазданы и никуда не годятся. Весь пол завален одеждой, которую я перемерила и отвергла. Пола под ней не видно, но и надеть мне нечего. В панике я скулю, слышу себя, презираю за слабость и гневно рычу. Смотрю на себя в полный рост в зеркало, экзаменую свое тело в новом белье, прикидываю, понравится ли оно Джерри.

Я слышу его голос внизу и смех Джека. Словесная потасовка уже началась. Спарринг. «Смотри у меня, следи за сестрой хорошенько», – все те же шутки, которые звучат весь год с тех пор, как Джерри стал официально за мной ухаживать, а не так, как мы раньше виделись, украдкой перед школой, на большой перемене и после школы по дороге домой. Мы два года вместе, последний год – всерьез. Джерри стал членом семьи, причем таким, с которого родители не сводят настороженных, оценивающих глаз.

У отца есть любимый брат Майкл, про которого он говорит: «Майкл – джентльмен, но всю жизнь жульничает в “Монополию”». Той же фразой он характеризует и Джерри.

– Джерри не жульничает в «Монополию», – сержусь я. – Мы в нее даже и не играем.

– Ну и напрасно.

Но я понимаю, что папа имеет в виду.