Постумия

– Говорю же – пинка дали. Теперь я вольный орёл. Ладно, Всеволод Михалыч подобрал, а то спился бы совсем. А так хоть при деле.

– Давно с ним работаешь? – не отставала Лёлька. Она была так рада встрече, что перестала осознавать серьёзность положения. – А как вы повстречались?

– Да в прошлом году ещё. На озере Безымянном в Красносельском районе. Я там с девками отрывался. Хотел, кстати, к вам зайти, но дома никого не застал. С горя опять нахерачился. Это озеро – единственное место в городе, где можно купаться. Нырнул, вынырнул, а рядом уже две «лолиты» сидят. И вдруг слышу: «Вас случайно не Русланом Величко зовут?» Очень знакомый голос, а определить с бодуна не могу. Как узнал Грачёва, так стыдно стало. Думал, что он плюнет на меня сразу. Генерал там оказался совершенно случайно. Они прогуливались вместе с Геннадием Иваныч Петренко. Вечерком вышли, с собакой…

Руслан говорил, а сам гладил берёзу; бережно ощупывал давние надрезы на коре.

– Тоже сок брали… Я Олега сейчас вспомнил, отчима моего. Он мать мою, когда та беременна была, всегда берёзовым соком поил. Они специально ездили на станцию Катуар, под Москвой. На Савеловском садиться нужно…Олег всегда надрезы замазывал глиной, чтобы зажили быстрее. Так и Грачев меня вылечил. Я уж думал, что никому больше не нужен. Ни по старой специальности, ни по новой…

– Так за что тебя всё-таки уволили? – горячился Евгений. Для них с сестрой это звучало так дико, что оба не могли закрыть тему.

– Был у нас такой Тонкошкуров, замполит по-старому. Нашу лодочку на ремонт ставили. А меня хотели на новую перебросить – в Крым; и с повышением. Проект «Варшавянка», если слышали. Дизелюхи новые. Надо было подождать несколько месяцев. А Тонкошкуров пожелал туда продвинуть своего, блатного. Про меня всем пел, что я неблагонадёжен. Фамилия, говорит, у него хохлацкая, так что к новой технике никак нельзя допускать. Сразу сольёт информацию противнику. И вообще, не наблюдается в нём никакого патриотизма. О присоединении Крыма слушал с кислой рожей. А я думал тогда о другом. С Алиной жутко ругались. А после того, как назвал он меня бандеровцем, переклинило. Случилась драка…

– Да ты что! – испугался Евгений. – Посадить могли запросто, и уже надолго.

– Могли. Но, во-первых, спасла родословная. Дед, прабабушка, другие члены семьи – заслуженные люди в Заполярье. Во-вторых, вступился экипаж – от командира до матроса. Всё списали на аффект. Н отправили на «гражданку» – без пенсии, с волчьим билетом. Так что не служить мне больше. Жильё есть в Питере – и то ладно. Вот и понял я после того, что слабак полный. Грачёв мне сказал, узнав про эту историю: «Настоящая сила характера заключается в том, чтобы победить желание рискнуть». А он знает, о чём говорит. Сам горячий, как вулканическая лава. Только вот простить – значит, разрешить сделать это снова.

– Так Величко же только твой отчим! – Лёлька то и дело оглядывалась на джип, но там даже никто не шевельнулся. Видимо, люди Подводника были приучены терпеливо ждать. Раз командир говорит с кем-то, значит, так надо.

– А кто об этом знает? – дёрнул губами Руслан. – Да и не стану я перед ними оправдываться. «Лоскутная» семья – не криминал. Дал в табло – и вылетел с ветерком. Самое страшное, что кортик мой отобрали. «Пока не потерян кортик, не потеряна честь». А я, получается, чести лишился. Получил его вместе с погонами и аттестатом, носил с парадной формой, целовал лезвие. Правда, теперь кортики и у отставников изымают. Якобы холодное оружие. Но ведь заколоть и отвёрткой можно. А зарезать кортиком никак нельзя. Старую пятикопеечную монету он запросто пробивал – дед жены рассказывал. Продать кортик не получится – они все пронумерованы. Срок за это дают или большой штраф. Кто-то из увольняющихся с флота специально «теряет» кортик, кто-то судится. А вот Тонкошкуров свою честь сохранил. Я слышал, повысили его в звании. Мы, конечно, за это новшество с кортиками Сердюкова лишний раз по матери посылали. А я в страшном сне не видел, с позором пойду в ночные сторожа. Пил для наркоза – чтобы в шок не впасть. Мурманская родня меня осудила, в большинстве. В нашей семье сроду такого не было.

– Они что, не понимают, как это обидно – слушать такое про себя? Бандеровец, враг, шпион… – скрипнула зубами Лёлька. – Да ты ещё агнец. Я бы прикончила его на месте, и пусть сажают!

– Охотно верю, – усмехнулся Руслан. – Нет, родственники всё понимают. Признают, что оскорбили меня несправедливо. Но я должен был стерпеть, сосчитать до десяти. Государство, Родина – превыше всего. И возможность служить должна стоять выше выходок разных начальственных дураков. Сейчас был бы уже в Крыму или на подходе. На переднем крае борьбы за Великую Россию…

– Ты и теперь под кроватью не сидишь! – кипятилась Лёлька. – Вот сейчас пойдёшь людей спасать, подставляться под ножи и стволы. Ещё неизвестно, где круче!