Постумия

– Тут у них с Николаевым коса на камень нашла, – продолжал Геннадий Иванович. – Александр был типичный «государев человек» – потому и стал прокурором. Все-то остальные в адвокаты стремились – чтобы заработать. Таким, как Николаев, всегда «за державу обидно». Мы с ним, конечно, в непростых отношениях были. И твой отец тоже… А ведь оба, считай, погибли за Родину. Теперь вот лежат в земле и сказать ничего не могут.

– Геннадий Иванович, как девочку-то вернули? – спросила я, когда Петренко умолк.

– В зале ожидания оставили, на Финляндском вокзале. Раечка вспомнила, что была в домике на даче, с тётей Клавой. Что с папой случилось, не знает. Это было ночью, она спала. А когда проснулась, увидела, что Клавдия плачет, по полу катается. Девочке она ничего не сказала. Потом Ираиду посадили в машину, повезли. А Клава там осталась. Она была такая же красавица, как Лёлька теперь. Сразу видно, что отец у них общий. Единокровными называются такие сёстры. А вот на передок слаба была Клавдия. Со Стеличеком жила, с Николаевым, и ещё со многими. Сын у неё родился – от американца, сотрудника Интерпола. Сейчас Дэниел в Штатах живёт. В то время по городу и области вал зверских расправ прокатился. Одна за другую цеплялись, и все между собой связаны. Может, не будем дальше? Это очень страшно, Марьяна.

– Нет, продолжайте! Я ведь не из робких.

– Как хочешь, только потом не верещи. Когда мы нагрянули на дачу Стеличека, живых там не было. Ох, лучше бы забыть, да не выходит! Стеличек тогда же погиб – через несколько дней. Вскрыл себе вены в ванне и умер. Два друга у него было, верняка. Настоящие цепные псы – Пименов и Гардагин. Они, как пахана схоронили, по очереди застрелились – из одного пистолета. Но перед тем совершили такое, от чего закоренелый «мокрушник» с ума сошёл. Видно. Клавдия Сашку любила, и захотела отомстить. По крайней мере, дружки Дмитрия её в этом заподозрили. И содрали кожу – с живой. Это сделал Пётр Гардагин – блестящий хирург и холодный палач…

– Да что вы говорите?! – Мне показалось, будто Петренко бредит. – Живьём?.. С дочери Озирского?! Как он-то сам не сошёл с ума?..

– Его хрен чем срубишь! – с грустной гордостью сказал Петренко. – Невероятной силы человек. Вместе с твоим отцом прыгал на мотоцикле через пролёт моста, в начале разводки. В нормальной жизни им драйва не хватало.

– Но если тот бандит вены порезал, чем Клавдия-то виновата? – удивилась я. – Его же не застрелили. Не отравили даже…

– Есть такие препараты, которые заставляют человека наложить на себя руки. Они относятся к психотропным, – подумав, сказал Петренко. – Достаточно просто добавить их в пищу или в напитки. И вскоре начинается приступ безумия – кратковременный, но сильный. Но самое ужасное заключается в том, что эстафету приняли менты – ФСИНовцы. СОБРовцы, их родственники и друзья. Теперь все войны силовиков с бандитами – чисто экономические. Это ведь ещё даже не Стеличек, а Веталь Холодаев эти тропы торил. Из Эстонии, через Псковскую область, в Питер. А изначально оружие везли из Европы. Теперь ещё и с Украины. А чтобы о стране подумать, о законе – да боже ж мой! Раньше мы «братву» использовали, теперь – они нас. Одна радость – лично я успел уйти на пенсию. Но дядьку твоего жалко…

Я открыла глаза. Мы как раз проскочили Репино. По обеим сторонам железной дороги, идущей параллельно Приморскому шоссе, стояли бело-голубые экраны. Здесь ходил скоростной поезд «Аллегро» – до Хельсинки. Вернее, не ходил, а летал – с какой-то невероятно, фантастической скоростью. Пару раз я съездила на нём в Финляндию и до сих пор оставалась под впечатлением. Корабельные сосны будто бы растворились в солнечном свете. Жёлтые стволы колыхались, как мираж в пустыне. Из-под плотного, слежавшегося снега торчали набухшие соками кусты, под которыми догнивала прошлогодняя трава.

Сейчас мы свернём с трассы, немного проедем до шлагбаума. Постоим немного, ожидая, когда охранник свяжется с Юрием. Ему надо получить подтверждение того, что мы приглашены. Потом шлагбаум взлетит вверх, и мы быстро проскочим по улице, затормозим у ворот. И Юрий выйдет навстречу – бодрый, улыбающийся, счастливый. Словно и не было в его жизни кошмарного девяносто восьмого года…

Кроме дяди, он тогда потерял обоих родителей сразу. После первых похорон прошло чуть больше полутора месяцев. Юрий вернулся домой, на Светлановский, и увидел мать с отцом на полу – без признаков жизни. Следов насилия, правда, не было. Юрий сначала испугался, что его обвинят в случившемся, и даже на всякий случай собрал рюкзак.

Но потом оказалось, что его мать Софья Львовна, старшая сестра погибшего Александра Николаева, внезапно умерла от остановки сердца. Она болела уже давно. Отец, Владимир Иванович, увидев, что случилось с женой, тоже потерял сознание. Кроме них, дома никого не было, и потому мужчину не спасли.