Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

– Да, пора для вас пробные партии нарезных фузей у Дмитрия заказывать, а то он мне грозился их на две роты к осени сделать. Выходит, что мало, нужно на целый полк, за исключением мортирщиков, – погладив подбородок, задумчиво говорю сам себе, после чего вновь обращаю взор на Митюху. – А как насчет действий полка во время боя? Были заминки?

– Непонимания много, Старший брат, – невесело ответил Прохор. – Кто юнцов, едва достигших восемнадцати-девятнадцати весен, на равных с собой считать будет? Вот и случались всякие казусы, из-за которых много солдат полегло. Где надо было атаку отбить, нас за шеренги отправляли, а где контратаковать не мешало, вовсе на месте ставили да держать оборону приказывали…

– Понятно, всему виной упрямство стариков, – перебил я витязя. – Что ж, с ними у меня будет разговор короткий, но не сейчас, потом. Извини, Прошка, продолжай дальше.

– А больше нечего сказать, все соображения я после покажу, когда на бумаге изложу. Разве что… – несколько замялся полковник.

– Что такое? Спрашивай, я постараюсь ответить на любой вопрос.

– Правда, что мусульмане насильно обращают в свою веру наших православных собратьев и издеваются над ними так, что инквизиторам дурно становится? – опасно сверкнули глаза Прохора.

– Скажи мне, Прошка, а как у нас раскольники себя вели до недавнего времени? И как к ним раньше духовенство относилось? – глубоко вздохнув, начал я издалека.

Нужно, чтобы Прохор думал самостоятельно, не стал обычным фанатиком. Вот тебе и минусы идеологической обработки отца Варфоломея. И если у Прохора такие глаза, то что мои оперившиеся орлики малолетние сейчас думают, каких бед напридумывали? Впрочем, это правильно, пусть лучше так, чем в решающий момент у них руки опустятся. Я в ответе за них, и мне одному нести этот крест!

– Избивали их люто, насильно перекрещивали, а раскольники сжигали себя и только после твоего указа, государь, перестали губить души. Так нам святые отцы сказывают, да и я сам многое повидал в наших краях.

– Это хорошо, что знаешь. А вот ответь мне на один вопрос: как поведут себя солдаты, если раскольники на них боем пойдут?

– Всех безумцев поубивают, – удивленно ответил Прохор. – Ну а если бы они как тати бились, сожгли бы их городища, а людей в полон увели, как в законе сказано.

– Правильно говоришь. А теперь представь ненадолго, что османы – это наше духовенство, а наши православные собратья – это непокорные раскольники. Не безропотные, а как раз вторые, которые нож в спину при каждом удобном случае воткнуть норовят…

– Да что ты такое говоришь, Старший брат?! – Забывшись, Прохор встал с места, едва не опрокинув кресло. – Сравнивать мусульманских выродков с благословенными людьми, томящимися под игом?! Да они православных за людей не считают, хуже чем с собаками бездомными обращаются!

– Сядь! – негромко прикрикнул я.

Прохор замолчал, виновато уставившись в пол.

– Прости меня, государь.

– Все в порядке, затем я тебя и позвал сюда, чтобы поговорить, а не чтобы принуждать к чему-либо. Просто ты думай, Прошка, чего я от тебя хочу, кем хочу видеть подле себя. Думай, читай книги, слушай умных людей и мотай себе на ус. Османов я не оправдываю, жестокостью они местный народ к кровавому бунту сами подвели, без чьей-либо помощи. Я другое сказать хочу.

– Что, Старший брат? – не утерпел Прохор.

– Не перебивай! – слегка хлопнув ладонью по столу, продолжаю я. – Думай, не как отомстить гонителям, а как приютить гонимых, чтобы они, единожды придя под длань российскую, никогда больше в другую сторону не смели посмотреть. Думай о том, как солдат сохранить. Думай о том, как страх неприятелю внушить на его территории, а собратьям своим – почтение к Отечеству и полку. Думай, Прохор, о хлебе насущном для братьев. Думай об Отечестве даже тогда, когда будет казаться, что и думать о нем не хочется!

– Но…

Растерянный взгляд голубых глаз остановился на моем подбородке, поднять голову выше Прохор не мог.

– Ступай, полковник.

Посмотрев на него, я почувствовал, что в душе приятно теплится огонек надежды: «Не пропал!»

– Как прикажешь, Старший брат, – поклонился Прохор, вставая с кресла.

Возле выхода он оглянулся, остановленный моими словами:

– Думай о себе и о вверенных тебе людях, Прохор, ибо в ответе ты за них передо мной, а я в ответе за всех вас перед Богом.

Вопреки опасениям, полковник Митюха не сгорбился, наоборот, расправил плечи и вышел из шатра, не видя, как государь с улыбкой смотрит ему вслед.

Я выдвинул из стола ящик, достал плотные листы бумаги, чернильницу и перо. Аккуратным ровным почерком вывел заглавие на первом листе:

Меры сохранения русского народа во все века,

с его традициями и национальными устоями,

не препятствующими развитию государства

* * *

Июль 1711 года от Р. Х.

Москва