Поступь хаоса

— Жар, — говорю я, снова кашляя. — Не надо было выбрасывать ту мерзкую тряпку.

Другого выхода нет.

Я принимаю последние таблетки из своей аптечки, и мы идем дальше.

На вершине холма меня посещает новое видение: холмы впереди, и река, и дорога, и все остальное как бы вздымается и опадает, точно рисунок на покрывале, которое кто-то встряхивает. Я смаргиваю наваждение, и мы идем дальше. У моих ног скулит Манчи. Я наклоняюсь, чтобы его погладить, но теряю равновесие и чуть не падаю. Нет уж, надо сосредоточиться на ходьбе, а то мне нипочем не спуститься с этого холма.

Я снова вспоминаю о ноже у меня за спиной, о крови спэка, которая смешалась с моей… Мало ли какая зараза теперь кружит по моим венам!

— А может, Аарон знал? — говорю я Манчи, себе и никому, когда мы добираемся до подножия холма и я прислоняюсь к дереву. — Может, он хотел мне медленной смерти?

— Разумеется, — говорит Аарон, выглядывая из-за соседнего дерева.

Я с воплем отшатываюсь, размахивая руками, падаю на землю, отползаю и только тут поднимаю глаза…

Его больше нет.

Манчи склоняет голову набок:

— Тодд?

— Аарон, — говорю я. Сердце колотится, как сумасшедшее, и я вот-вот выкашляю свои легкие.

Манчи снова принюхивается к воздуху, потом к траве.

— Сюда, — лает он, переминаясь с лапы на лапу.

Без конца кашляя, я осматриваю пестрый и зыбкий мир.

Вокруг ни единого признака, что Аарон рядом: ни его Шума, ни Виолиной тишины. Я снова зажмуриваюсь.

Меня зовут Тодд Хьюитт, думаю я вопреки головокружению. Меня зовут Тодд Хьюитт.

Не открывая глаза, я нащупываю бутылку с водой, делаю глоток и съедаю немного хлеба. И только тогда осматриваюсь.

Ничего.

Вокруг ничего нет, только лес и склон очередного холма, который мне предстоит одолеть.

Да еще яркое солнце.

Утро проходит, и у подножия нового холма я натыкаюсь на ручей. Напившись холодной воды, я наполняю и бутылки.

Мне плохо, кожу саднит, пробивает то пот, то озноб, а голова весит добрую тысячу фунтов, если не больше. Я нагибаюсь к ручью и обрызгиваю себя водой.

На поверхности ручья дрожит отражение Аарона.

— Убийца, — говорит он, улыбаясь разодранным в клочья лицом.

Я вскакиваю и коекак выхватываю из-за спины нож (острая боль пронзает позвоночник), но рядом никого, а Манчи преспокойно гоняет рыбок в ручье.

— Я тебя найду, — говорю я в воздух, который все сильнее шевелится на ветру.

Манчи поднимает голову от воды:

— Тодд?

— Найду, даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни.

— Убийца, — вновь доносит ветер.

Секунду я лежу, тяжело дыша и кашляя, но глаза не открываю. Потом поднимаюсь, иду к ручью и плещу на себя водой, пока не начинает болеть в груди.

Я собираюсь с силами, и мы идем дальше.

Умывание холодной водой ненадолго помогает, и я успеваю одолеть еще несколько холмов, пока небо не начинает светиться снова. Все вокруг опять дрожит, и мы делаем привал.

— Убийца, — шепчут кусты то с одной, то с другой стороны. — Убийца. Убийца.

Я даже головы не поднимаю, молча жую, и все.

Это из-за спэкской крови, говорю я себе. Меня лихорадит, только и всего.

— Только и всего? — спрашивает Аарон с противоположной стороны поляны. — Если это все, что же ты так упорно за мной гонишься?

На нем воскресная ряса, а лицо целое и невредимое, как раньше. Он соединил руки перед собой, бутто вот-вот начнет проповедь, и улыбается, сияя на сонце.

О, как хорошо я помню эти улыбчивые кулаки!

— Шум связывает нас воедино, юный Тодд, — говорит он, шипя и присвистывая, точно змея. — Если падет один, падут все.

— Тебя здесь нет, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— Нет, Тодд! — лает Манчи.

— Да неужели? — И Аарон исчезает в ослепительном сиянии.

Умом я понимаю, что Аарон ненастоящий, но сердцу плевать: оно бьется как оголтелое. Теперь Аарон маячит где-то на краю поля зрения почти все время — прячется в зарослях, прислоняется к валунам, стоит на поваленных деревьях… Я не обращаю внимания. Отворачиваюсь и ковыляю дальше.

А с вершины очередного холма вижу, что дорога впереди пересекает реку. Пейзаж вокруг непрестанно шевелится, такшто меня начинает мутить, но я отчетливо вижу мост, ведущий на другой берег.

На миг меня посещает мысль: а не та ли это дорога, по которой мы с Виолой решили не идти еще в Фарбранче? Если нет, то куда она может вести в этой глуши? Я смотрю налево: там только леса и холмы, насколько хватает глаз, и они танцуют, что вапще-то холмам не положено. Я ненадолго закрываю глаза.

Мы спускаемся к подножию — медленно, слишком медленно. След ведет нас вдоль берега и по направлению к мосту, высокому и хлипкому, с перилами. У начала моста вода собирается в грязные лужицы.

— Он перешел реку, Манчи? — Я опираюсь руками на колени, тяжело дыша и кашляя.

Манчи нюхает землю, как ненормальный, бегает туда-сюда по дороге, поднимается на мост и возвращается ко мне.

— Запах Уилфа, — лает он. — Запах телег!