Поступь хаоса

Нож все еще у меня в руке, в висках оглушительно бьется Шум, а я так зол и напуган и не в себе, что ни капельки не сомневаюсь: если я найду спэка, прячущегося в своей гнусной тишине, я зарежу его насмерть насмерть насмерть за все что случилось со мной севодня.

— Где? — спрашиваю я Манчи. — Где тишина?

Манчи нюхает воздух как сумасшедший, носится от здания к зданию, а я изо всех сил пытаюсь утихомирить свой Шум, но это попросту невозможно.

— Живей! — говорю я. — А то убежит…

Не успеваю я это сказать, как сам ее нахожу — дыру в Шуме, огромную и страшную, немного в стороне от нас, за постройкой, за теми кустами…

Уж теперь-то ей не уйти.

— Тихо! — лает Манчи и бросается мимо зданий прямо в заросли.

Тишина тоже двигается, а мне опять спирает грудь, жуткие мрачные картины встают перед глазами, но я не останавливаюсь, я бегу за своим псом задерживаю дыхание сглатываю тяжесть в груди стираю слезы хватаю нож. Манчи лает и я слышу тишину она за этим деревом прямо за этим деревом я с воплями бросаюсь туда прямо на тишину мои зубы оскалены я кричу и Манчи лает и…

Я останавливаюсь.

Как вкопанный.

Но нет, нож не убираю, не дождетесь.

Вот оно: смотрит на нас, тяжело дышит, скрючилось у корней дерева и шарахается от Манчи, в глазах неописуемый страх, руки вскинуты в жалкой попытке отпугнуть моего пса.

И я останавливаюсь.

Нож не убираю.

— Спэк! — лает Манчи как ненормальный. Я остановился, и ему теперь тоже страшно нападать. — Спэк! Спэк! Спэк!

— Заткнись, Манчи, — говорю я.

— Спэк!

— Я сказал заткнись!!!

На сей раз он затыкается.

— Спэк? — уже с сомнением спрашивает Манчи.

Я сглатываю слюну, пытаясь избавиться от комка в горле, от невероятной печали, которая все давит и давит и давит мне на грудь. Знание опасно, люди врут и мир меняется, хочу я этого или нет.

Никакой это не спэк.

— Это девочка, — вслух говорю я.

Это девочка.

Часть вторая

7 Если бы на свете были девочки

— Это девочка, — повторяю я, все еще отдуваясь и чувствуя тяжесть в груди, и, уж конечно, не убирая ножа.

Девочка.

Она смотрит на нас как на убийц. Сжалась в крошечный комок, пытаясь скрыться, исчезнуть, провалиться под землю, и не сводит глаз с Манчи, время от времени бросая на меня косые взгляды.

На меня и на нож.

Манчи рвет и мечет, шерсть его встала дыбом, он скачет по земле, как по раскаленной сковородке, испуганный и растерянный, как я.

— Что девочка? — лает он. — Что девочка?

Это значит: «Что такое девочка?»

— Что девочка? — повторяет Манчи, а когда девочка делает попытку перелезть через большой корень и удрать, лай сменяется свирепым рычанием: — Стой, стой, стой, стой, стой…

— Хороший пес, — говорю я, хотя не очень-то понимаю, что в его поведении хорошего и что он вапще делает, но какая разница? Я совсем перестал соображать, все происходящее не имеет никакого смысла, и мир как бутто бы сходит с оси, как бутто стол с нашим миром опрокидывают и все летит вниз.

Меня зовут Тодд Хьюитт, говорю я про себя, сомневаясь даже в этом.

— Кто ты? — наконец выдавливаю я, только вряд ли меня слышно за ревом Шума и лаем Манчи. — Кто ты? — четче и громче повторяю я. — Что ты тут делаешь? Откуда ты взялась?

Наконец она отрывает взгляд от Манчи и смотрит на меня. Потом на нож, потом на мое лицо.

Она смотрит на меня.

Она.

Она.

Я знаю, что такое девочка. Конечно, знаю. Я видел их в Шуме отцов, тоскующих по своим дочерям — пусть и не так часто, как по женам. Мне показывали их по визорам. Девочки всегда маленькие, вежливые и улыбчивые. Они ходят в платьях, у них длинные волосы, заплетенные в странные колбаски на затылке или по обеим сторонам головы. Пока мальчики работают в поле, они делают работу по дому. В тринадцать лет они становятся женщинами (точьвточь как мальчики — мужчинами) и потом женами.

Так принято в Новом свете, в Прентисстауне. Верней, так было принято раньше. Девочек-то у нас никогда не было, они все умерли. Умерли вместе с мамами, бабушками, сестрами и тетями. Через несколько месяцев после моего рождения. Все-все до единой.

И вот передо мной сидит девочка. Живая.

Волосы у нее нисколько не длинные. Платья на ней тоже нет, ее одежда похожа на мою, только новей. Она такая новенькая, что смахивает на форму, хотя вся порвана и перепачкана грязью. А сама девочка довольно большая, с меня ростом — ну с виду так, — и нисколько не улыбчивая, даже наоборот.

Нисколько не улыбчивая.

— Спэк? — тихо бормочет Манчи.

— Черт, когда ты уже заткнешься?!

Но как же я узнал? Как я узнал, что это девочка?

Ну, во-первых, это не спэк. Спэки похожи на наших мужчин, только у них все больше, длинней и страньше, чем у нас. Рты располагаются выше, чем положено, а уши и глаза другие — совсем другие, не перепутаешь. И одежда растет прямо на них, вроде лишайника, которым можно резать и придавать ему любую форму, какую захочешь, — естественное приспасабление к условиям болотной жизни, говорит Бен. Вопщем, эта девочка выглядит иначе, одежда у нее нормальная, такшто это не спэк.