Мэр и его люди остановились и что-то обсуждают, разглядывая большой лист бумаги — видимо, карту. Небось, эта получше моей будет…
О черт!
О черт, вы
Аарон.
Из чащи выходит Аарон.
Мерзкий, гнусный, вонючий, тупой Аарон.
Его голова почти целиком закрыта повязкой, и он держится поодаль, размахивая руками, как бутто читает проповедь, хотя никто его не слушает.
Но КАК? КАК он выжил?! Когда он уже ПОДОХНЕТ?!
Это я виноват. Болван и трус. Слабак и тупой трус. Аарон выжил и повел мэра, черт бы его побрал, за нами! Я не убил его, и теперь он пришел убить меня.
Наваливается тошнота. Я сгибаюсь вдвое и со стоном хватаюсь за живот. В ушах стучит так громко, что перепуганный Манчи отползает в сторону.
— Все из-за меня, Манчи, — говорю я. — Это я виноват.
— Виноват, — растерянно тявкает пес. Он просто повторяет за мной, но ведь в точку, согласитесь?
Я заставляю себя еще раз глянуть в бинокль и вижу, как мэр подзывает Аарона. С тех пор, как мы стали слышать мысли друг друга, Аарон считает всех животных нечистыми и близко к ним не подходит, поэтому мэру не с первого раза удается его подозвать. Наконец тот подходит и смотрит в карту, слушая расспросы мэра.
А потом поднимает голову.
И глядит через болото и деревья наверх.
Прямо на мой холм.
Прямо на меня.
Он не может меня видеть, не может. Или?.. Нет, ему нужен мощный бинокль, как у девчонки, а
Не успев даже толком подумать, что делать, я со всех ног мчусь обратно, к девчонке, на бегу выхватывая из-за спины нож. Манчи ураганом летит за мной по пятам и бешено лает. Я пробираюсь через чащу и огибаю заросли кустарника. Девчонка все еще сидит на камне, но хотя бы поднимает глаза, когда я подбегаю.
— Живо! — кричу я, хватая ее за руку. — Надо бежать!
Она шарахается, но я не отпускаю.
— Нет! — ору я. — Надо бежать! СЕЙЧАС ЖЕ!
Девчонка начинает отбиваться и пару раз попадает кулаком мне по лицу.
Я все равно не отпускаю.
— СЛУШАЙ! — кричу я и открываю свой Шум. Она успевает ударить меня еще раз, но потом затихает и смотрит, смотрит в мой Шум и видит, что нас ждет на болоте. Нет, не
Девчонка кривит лицо, как бутто ей ужасно больно, и открывает рот, но не может даже крикнуть. Прежнее молчание. По-прежнему ни звука и никакого Шума.
Безумие какоето.
— Я не знаю, что нас ждет, — говорю, — и вапще ничего не знаю, но что бы нас ни ждало впереди, это лучше, чем то, что сзади.
Лицо девчонки разглаживается и принимает почти прежнее отстраненное выражение, и она сжимает губы.
— Бежим! Бежим! Бежим! — лает Манчи.
Девчонка тянет руку к своей сумке. Я отдаю. Она встает, убирает внутрь бинокль, перекидывает сумку через плечо и смотрит мне в глаза.
— Ну вот и хорошо, — говорю я.
Так, уже во второй раз за два дня, я пускаюсь к реке вместе с Манчи, но на этот раз с девчонкой, которая следует за мной по пятам. Верней, передо мной, — бегает она будь здоров, это точно.
Мы опять поднимаемся на холм и спускаемся по другому склону. Болото остается позади и переходит в нормальный лес. Земля под ногами становится тверже, идти по ней гораздо легче, к тому же это спуск — неужто нам наконец улыбнулась удача? Слева коегде уже проблескивает нормальная река. Рюкзак колотит меня по спине, я задыхаюсь, но бегу.
И сжимаю в руке нож.
Клянусь. Клянусь Богом и чем угодно, если Аарон мне попадется, я его убью. Больше не буду медлить. Ни за что. Никогда. Клянусь вам, я его убью!
Убью гада!
Вот увидите.
Земля под нашими ногами начинает понемногу спускаться влево, и мы приближаемся к реке, где лес более лиственный и прозрачный, а потом снова уходит вправо. Манчи свесил язык и еле дышит, я тоже задыхаюсь, сердце бьется как ненормальное, а ноги вот-вот отвалятся, но мы все равно бежим.
Слева опять появляется река, и я кричу: «Погоди!». Девчонка, здорово меня опередившая, останавливается. Я подбегаю к берегу, быстро озираюсь по сторонам — нет ли кроков, — падаю и начинаю пить, загребая воду горстями. Уж очень она сладкая. Неизвестно, что в ней за дрянь после болота-то, но мне все равно, иначе я просто сдохну от жажды. Я чувствую тишину девчонки: она тоже падает рядом и пьет. Немного отодвигаюсь. Манчи жадно лакает, и между глотками все мы хрипло и тяжело дышим.
Я вытираю губы и смотрю вперед. Берег становится слишком скалистым и крутым — на таком не разбежишься, — и вверх от него уходит тропа.
Я изумленно моргаю, не веря своим глазам.
Девчонка поворачивается и тоже смотрит на нее. Тропа поднимается и вьется вдоль реки. Кто-то ведь ее
— Она должна вести к другому поселению, — говорю я вслух. — Должна.
И тут издалека доносится топот копыт. Тихий, но отчетливый.