Поступили в продажу золотые рыбки

Колдунья села за старый канцелярский стол, измазанный чернилами, с нацарапанными на крышке различными словами и узорами. Толстяк занял место напротив, усевшись на стул. Миша пока примостился у печки.

Горница была чисто выметена и почти пуста. Лишь потертый половик пересекал ее наискось да окно загораживали два горшка с геранью. У окна стоял шкафчик с застекленными дверцами. В шкафчике были банки, бутылки с наклеенными бумажными этикетками. На печке сушились травы.

— Вы у меня, друг милый, уже были на днях, — сказала Глумушка. — Чего, не так вышло?

— Не так, — сознался толстяк.

— Рассказывайте, — приказала Глумушка. — Только короче.

— Я домой пришел. А она меня уже поджидает. С криками, будто я ее нижнее белье с веревки украл. Я думаю: ну как мне выдержать такое нервное напряжение, как мне ей в пищу подсунуть приворотное зелье? И не вижу пути. А она неистовствует. Я до вечера промытарился.

— Короче, — сказала Глумушка.

Козел топнул ногой. Ему не понравился тон колдуньи.

— Я короче. Я, как стемнело, к ее окну подкрался и тогда ей в чайник для заварки зелье выплеснул. Чайник на подоконнике стоял. А потом вижу, она собралась чай пить, открыла крышку, понюхала и говорит вслух: «Чай-то старый, спитой, надо новый заварить». Ну вот, она все зелье в ведро с помоями выплеснула, а ведро на улицу выставила. Прежде чем я принять меры успел, будучи в полном отчаянии, ее вредный и ненавидящий меня козел к этому ведру подошел и помоев похлебал. А утром уже у моей двери меня поджидал, чтобы любовь выказать. Вот с тех пор и ходит за мной как привязанный. Я уж от него скрыться пытался, на автобусе ездил, запирался в доме, а он через окно лезет, а Аида кричит на всю улицу, а я. Господи, ну что я за несчастный человек!

— Любопытно, — удивилась старушка. — Говорите, козел вас полюбил?

— А разве не видно?

— У него метаболизм другой, — сказала колдунья. — И не знаю уж, чем вам помочь. А вы, молодой человек, перестаньте хихикать. Ничего смешного нет. Человеку не повезло.

— Я не хихикаю, — ответил Миша, не в силах согнать с лица идиотскую улыбку. — Это нервное.

— Нет, я понимаю, я смешон, — произнес толстяк со слезами в голосе. — Мне нужна была любовь этой женщины не ради корысти, а ради покоя и сохранности слабых ростков на моем огороде.

— Росткам теперь ничего не угрожает. Козел вас не обидит.

— Ах, еще этот козел! — В горле толстяка забулькало, и он положил голову на канцелярский стол.

«Действует, — думал Миша. — Действует приворотное зелье! И я завтра его испробую». Было страшно и весело. И снова виделось лицо Алены таким, как было под лунным светом. Но губы ее шептали нечто ласковое, и пока Стендаль пытался разобраться в видении, мимо протопал толстяк с припрыгивающим восторженно козлом, и Глумушка обратилась к Мише с вопросом:

— Вы в кого влюбились, молодой человек?

— В девушку, — сказал Миша. — В Алену. Она к нам приехала, у тетки своей живет. Вы извините, пожалуйста, за беспокойство.

— Ничего, ничего, это мой долг, — ответила Глумушка. — Вы что кончали?

— Ленинградский университет. Филологический факультет. А тут в газете работаю литсотрудником, имею благодарность.

— Очень приятно. А не стыдно вам, молодой человек, ходить за снадобьем к отсталой старухе? Вы пересядьте сюда, за стол, а то через всю горницу разговаривать приходится.

Миша пересел и от близости старушечьих пронзительных глаз чувствовал себя неловко, словно на экзамене или в отделе кадров.

— Вы похожи на молодого Грибоедова, — сказала задумчиво старушка.

— Мне говорили, — согласился Стендаль.

— Страсть вас схватила неожиданно или была подготовлена какими-то событиями?

— Пожалуй, неожиданно, — сказал Стендаль. — Я ее увидел — и всё.

— Я хочу предупредить вас. Ответное чувство, вызванное искусственными средствами, может со временем изгладиться, что приведет к трагическим результатам.

— Я понимаю. Но не могу более выдерживать презрения и невнимания. Вы, наверное, никогда сами не влюблялись.

— Я? Влюблялась, — ответила Глумушка.

— Извините. Я не хотел вас обидеть.

— И все-таки, может быть, вы обратитесь к более консервативным средствам? — сказала колдунья. — Может, вы будете проявлять к девушке внимание, заботу, проявите себя мужественным, честным человеком? И она вас полюбит.

— Когда? — возразил Стендаль. — Через десять дней она уезжает на сборы в Калугу. И я ее больше не увижу.

— Воля ваша, — сказала Глумушка. — Я предупредила. Для начала придется вас сфотографировать и сделать анализ крови.

— Нет, не надо формальностей. Дайте мне приворотное зелье.

— Ох-ох-охо, — вздохнула старушка. — Неужели вы, культурный человек, верите в такую чепуху?

— А то как же? Ведь я видел результаты.

— Чепуху мелете, Стендаль. Вы что, хотите сказать, что в двух километрах от города Великий Гусляр живет действующая колдунья, ведьма, другими словами?

— А как же вас еще назвать?

— Как хотите — экспериментатором, филантропом, гостем из соседней звездной системы, отставшим от своего корабля, наконец лауреатом Нобелевской премии по генетике.

— Но вы же не отрицаете, что вы, Глумушка, колдунья?