Посылка

— Пожалуй, Таня права всегда, — весело отозвался Кирилл, — но ты-то, мой старый школьный товарищ, становишься на сторону женщины… пусть даже она права!

Они дошли до конца тропинки, прошли сквозь кустарник и оказались на маленьком, поросшем травой уступе, нависшем над песчаной отмелью, треугольником уходившей в реку. Березовая роща на том берегу отсюда казалась уже не пятном, а стала бело-зелеными деревьями, и у каждого был свой возраст, характер, и была своя судьба.

Остановившись, художник снял с плеча этюдник и почти застенчиво произнес:

— Это здесь…

Несколько минут все трое молча смотрели на рощу, как будто открывая в ней все новые и новые черты. Потом с неожиданной твердостью Гелий сказал:

— Вы помните, когда я уговаривал вас ко мне приехать, единственным условием было…

— Да, да, — поспешно ответила Таня. — Мы уходим. — Она потянула Кирилла за руку.

— Возвращайтесь часа через два-три, пойдем готовить обед.

Художник остался один, он не любил, когда кто-то смотрел, как он работает. Не спеша, с удовольствием, он опустился на траву, раскрыл ящик этюдника, вдохнул запах красок и снова посмотрел на рощу, которая теперь, и в это утро, снова, конечно, была совсем другой и новой…

А Таня и Кирилл все дальше уходили по тропинке, вьющейся в кустарнике вдоль берега, повторяя все причудливые извивы русла реки.

Там, где тропинка поднялась на холм, возвышающийся над речкой, они нашли бревно, втащенное сюда кем-то, не пожалевшим сил и труда, и уселись на него, наслаждаясь утром, солнцем, летом и тем, что теперь долго можно было быть вместе. Отсюда все было видно: и рощу, и маленькую фигурку художника вдали. Художник уже установил на треноге этюдника раму с холстом. Еще какой-то человек в старомодном парусиновом костюме сидел на том берегу с удочкой.

— А я-то думала, что здесь нет никого, кроме нас троих, — удивленно проговорила Таня. — Ведь сейчас посмотрит на тебя, узнает и придет просить автограф. — Шутливо-ласково она погладила его ладонь.

Они помолчали и оба сейчас думали об одном. Обоим было трудно поверить, что впереди — дни, наполненные непривычной безмятежностью и покоем, но оба уже знали, что не ошиблись, приняв приглашение художника провести отпуск в его местах, в его доме, а не где-нибудь еще. Им было хорошо.

Человек на том берегу вдруг резко выпрямился, и на солнце блеснула искорка серебра, выхваченная из воды и взлетевшая в воздух.

— Карась, — сказал Кирилл наугад.

И в тот же миг ЭТО случилось.

Ослепительно голубое небо стремительно перечертила узкая ярко-желтая полоса, начинающаяся, как могло показаться, прямо на солнце. Она прошла над вершинами берез прямо к центру огромного луга на том берегу и как будто ушла в траву, исчезла.

Таня и Кирилл вскочили с места, а рыболов от неожиданности выронил удочку, и течение стало медленно увлекать ее в сторону.

Все это заняло, казалось, лишь доли секунды. Все произошло в полной тишине. И казалось, ничего не изменилось, ничего не произошло. Но там, где желтая полоса растворилась в зелени травы, все еще плыли клубы белого дыма, который постепенно рассеивался и таял. И четверо людей застыли в оцепенении, следя за тем, как он исчезает, и не зная, что будет дальше.

11 августа. 12 часов 55 минут — 13 часов 03 минуты

В четыре, вернее, в шестнадцать ноль-ноль, предстояло совещание в Институте, на семнадцать ноль-ноль была назначена встреча с корреспондентом газеты, а к семи у себя дома ждала старшая дочь. Пятнадцатая годовщина свадьбы, уютный семейный праздник.

Донкин вздохнул: все очень отчетливо помнится — ресторан «Прага», четвертый этаж, зал под названием «Второй зимний сад», но вот, оказывается, было все это пятнадцать лет назад. Не иначе как с годами время набирает скорость: в детстве даже дни кажутся нескончаемыми, но вот теперь… Однако это не его собственная мысль и не его собственное наблюдение, что-то подобное он уже где-то читал или слышал.

В распахнутое окно бил городской шум, но, привычный, он не мешал, хотя жена и дочери всегда говорили, что кабинет лучше бы устроить в той комнате, что выходит во двор. Что сделаешь — женщины, даже самые чудесные на свете, не способны понять: лучшее решение обычно совсем не то, что с первого взгляда кажется бесспорным. Если привыкнуть к тишине, редкий шум когда, например, во двор въезжает грузовик, — куда вернее выбьет из рабочей колеи, чем шум посторонний, привычный, который в конце концов перестаешь замечать. Пожалуй, учтя все факторы, можно было бы даже просчитать коэффициенты работоспособности и для тех условий, и для этих; и здесь, в кабинете с окнами на Ленинский проспект, где уровень шума постоянен, коэффициент, безусловно, окажется, выше. С математическими выкладками можно было бы познакомить женщин, и они… все равно останутся при своем мнении.