Посылка

Эмма села за письменный стол, его ящик все еще был выдвинут. Ей удалось запихнуть обратно рекламный проспект, который спровоцировал волну воспоминаний, даже не взглянув на бритвенный аппарат. Потом она решила отойти от своего обычного распорядка дня и повнимательнее рассмотреть посылку, прежде чем приняться за работу.

Она взяла посылку обеими руками и повернула. Сверток весил не больше трех плиток шоколада, так что это была скорее бандероль, но Эмма не особо разбиралась в подобных вещах. Все, что имело твердую упаковку и было больше обувной коробки, она считала посылкой.

Эмма потрясла ее у уха, как бармен – шейкер для коктейля, но ничего не услышала. Ни тиканья, ни жужжания, ни гудения, ничего, что указывало бы на электрический предмет или (упаси бог) на живое существо. Она лишь чувствовала, что внутри перекатывается что-то легкое. Содержимое казалось не особо хрупким, хотя Эмма не могла сказать это с уверенностью.

Она даже понюхала посылку, но не заметила ничего необычного. Никакого едкого, резкого запаха химиката или даже яда. Ничего, что заставляло бы заподозрить опасное содержимое.

За исключением того, что само существование этой посылки Эмма воспринимала как угрозу, отправление казалось самым обыденным и заурядным – в Германии таких ежедневно доставляют наверняка по десять тысяч.

Упаковочная бумага продается в любом магазине канцтоваров или прямо на почте, если там еще остались официальные филиалы. Уже «в прежние времена» многие позакрывались.

Бечевка точно такая же, из какой она мастерила в детстве: серые грубые волокна.

Эмма изучала наклейку на лицевой стороне посылки, где почему-то был указан только адресат А. Паландт, но отправителя в соответствующем поле не стояло. Ни фирмы, ни частного адреса.

Значит, ее послали с муниципальной упаковочной станции, только там принимают анонимные отправления. Эмма выяснила это в прошлом году, когда хотела послать маме рождественский подарок, но так, чтобы она не сразу догадалась, от кого он. Правда, тогда Эмма указала выдуманного отправителя (Дед Мороз, переулок Санты, 24, Северный полюс).

Здесь же поле просто не заполнено, что обеспокоило ее еще больше, чем тот факт, что она не знает никакого соседа по фамилии Паландт.

Почти брезгливо она снова отложила посылку в сторону, подтолкнув ее к краю стола, подальше от себя.

– Ты правда не хочешь составить мне компанию? – спросила Эмма и снова повернулась к Самсону. В часы одиночества она привыкла разговаривать с ним, как будто это маленький ребенок, который обычно внимательно следил за всем, что она делала на протяжении дня. Но сегодня он казался ей непривычно сонным. Самсон свернулся клубком и устроился поудобнее у камина, а не у ее ног под столом, как всегда делал.

– Ну ладно, – вздохнула Эмма, не дождавшись никакой реакции. – Главное, ты не наябедничаешь на меня. Ты же знаешь, что я обещала Филиппу этого не делать.

Но именно сегодня она не могла совладать с собой. Плевать, что он рассвирепеет, если узнает.

Она просто должна это сделать.

С мерзким чувством, что обманывает мужа, она открыла ноутбук и принялась за «работу».

Глава 11

Была лишь одна совместная фотография с Филиппом, на которой Эмма не ненавидела себя, и этот снимок сделал двухлетний воришка.

По дороге на выставку одного знакомого фотографа лет пять назад они, спасаясь от ливня, забежали в ресторанчик на Хаккешер-Маркт и попали в так называемую «ловушку для туристов» – «картофельный ресторан» с раскладными столами, напоминающими те, на которых клеят обои, и длинными скамьями, которые пришлось делить с десятком других спасающихся от дождя.

Вынужденные заказать не только напитки, они выбрали картофельные оладьи с яблочным муссом, и этот ничем не примечательный вечер в апреле стерся бы из памяти, если бы через день Эмма не обнаружила странные фотографии на своем сотовом телефоне.

Первые четыре были совсем темные. На пятой виднелся край стола, как и на следующих шести, где сначала можно было разглядеть только большой палец, а потом и виновника этих смазанных снимков целиком: светловолосая девочка с растрепанными волосами, измазанным манной кашей ртом и дьявольской улыбкой, на которую способны лишь маленькие дети, незаметно стащившие у кого-то мобильник.

В общей сложности на семи снимках без вспышки были изображены элементы Филиппа и Эммы. На одном они даже улыбались, но на самой красивой фотографии время, казалось, остановилось. Эмма и Филипп сидели рядом и смотрели друг другу в глаза, а их вилки зацепили один и тот же кусочек оладьи. Снимок напоминал кадр из фильма, когда звук – голоса пытающихся перекричать друг друга посетителей ресторана, детский плач и громкий звон приборов – вдруг обрывается и какофония сменяется романтической фортепианной музыкой, которая сопровождает стоп-кадр.