Потаенное судно

Поле карты испещрено пометками: переходы, стычки, места выбросок десантов, места потопления вражеских кораблей — все здесь помечено. Острова Эзель и Даго, полуостров Ханко, порты Таллин и Палдиски. Острова Финского залива тоже испещрены, особенно Сескар и Левенсаари. Финские шхеры, где ставились мины, где топились транспорты, тоже отмечены. Синие линии достают до Кронштадта, Ораниенбаума, Ленинграда. Затем стрелами указано обратное движение: Лужская и Копорская губы, остров Нарген, что у Таллина, острова Моонзундского архипелага. Ниже — Мемель, Либава, Данциг, Пиллау… Только коса Фриш-Нерунг осталась непомеченной, не успел пометить.

Карта Богорая перешла к Антону Балябе. Командир дивизиона передал ему и планшетку, в которой ее носил прежний хозяин.

Антон раскидывал карту в одиночестве, подолгу вглядывался в дорогие пометки, различал числа, количество потопленных судов, их тоннаж, вспоминал, как все это происходило, и в ушах его, вернее, в наушниках, звучал резкий до щекотки голос командира отряда:

— Баляба, в кровяную печенку… что ты рыскаешь? Держи прямо по курсу!

— Обхожу взрывы!

— Пусть они тебя обходят. Иди на сближение по прямой. И чтобы без промаха! За каждую пустую торпеду буду снимать голову!!

— Голов не хватит!

— Я добавлю!

Командир шумел, грозил, но Антону тепло, радостно становилось от его слов. Антон понимал, что они не по злобе говорятся. Часто бывает так, что доброе чувство скрывается под нарочитой грубостью. Как не хватает теперь богораевской брани, как тоскливо без нее на переходе. «Эх, командир, командир, как же ты так, а?..» — сверлила Антона беспрестанная мысль, и он чувствовал себя виноватым. Думалось, если бы не застрял тогда на мели — все бы обернулось по-другому… Антон тронул рукой планшетку, висевшую у левого бедра, мысленно видел все поле карты. Он хорошо знал желание Богорая. Ему жгла глаза жирная линия, прочерченная красным карандашом, линия, уходящая в гирло Одера, стремящаяся против течения вверх до канала, а там и до немецкой столицы. Антон надеялся, что таким и будет путь отряда. Но война повернула все по-своему. На Берлин пошли катера днепровцев.

Отряд Богорая уже близок был к цели. Он побывал в Свинемюнде, зашел в Штеттин. Казалось, до Берлина рукой подать. Но радио объявило о взятии нашими войсками рейхстага, о начавшейся массовой капитуляции берлинского гарнизона. Катерники поняли, что их помощь там уже не потребуется.

Катера держали путь на остров Борнхольм. Они вышли с Кольберга, отягченные десантом. Кормы низко сидели в воде. Бойцы морской пехоты, закутавшись в пестрые маскхалаты, тесно прижимались друг к другу, прятали лица от встречного ветра, сидели плотными рядами, опустив ноги в желоба торпедных аппаратов.

Катера шли открытым морем. Последний бросок, последний удар. Каким он выдастся: легким или кровавым? Для многих война уже позади, но для катерников и десантников она еще прячется на Борнхольме, датском острове, запирающем выход из Балтийского в Северное море. Там, на острове, орудия и пулеметы, там многотысячное войско. Как оно себя поведет? Добро, хоть свои самолеты над головою, спокойней себя чувствуешь, замечая в небе их серебристые крестики.

Истребители обнаружили немецкий караван, сообщили координаты на катера. Командир дивизиона задал новый курс, повел катера в атаку. Антону подумалось: «Ударю за Богорая!» Пристыл к штурвалу, глядя через ветровой прозрачный козырек рубки туда, вперед, где в сером отдалении вырисовывались над водой немецкие транспорты.

Но атака не состоялась. Караван, выбросив белые флаги, попросил пощады. Антон, круто переложив руль, прошелся вдоль высоченного борта немецкого судна, ругнулся в сердцах: «Гадство, такой замах пропал! — Тут же подумал: — А что, если, не замечая знаков, выброшенных на фалах головного катера, не слыша команды, выпустить все-таки штуку, отвести душу, а?!»

— Петруня, саданем?

— Лежачего не бьют. А то бы саданули!

— Беда как чешутся руки! — Про себя подумал: «Привык, видимо, за войну к дракам. Инерция! Чуть где увидел цель — так тебя и тянет на нее».

Командир дивизиона выделил катер, приказал ему отвести пленный караван обратным курсом в Кольберг. Развернулись, подымили отвоевавшиеся германцы, следуя за маленьким суденышком. Было странно видеть, как один-единственный катер ведет за собой огромный караван. Не верилось в такое чудо. В самом деле, немецкие ли корабли, немецкое ли на них воинство?

Вот как обернулось!