Потаённые страницы истории западной философии

В самом деле, остров Атлантида представлял собой невысокое плато с отвесными берегами. В основу планировки города положены каналы, имеющие радиально-кольцевую топографию. Каналы представляли собой три описанные окружности вокруг городского центра, между каналами образовывались искусственные насыпи, на которых возводились дворцовые постройки. Берега каналов облицовывались камнем и на образовавшихся набережных устанавливали множество статуй, посвященных как богам, так и героическим гражданам. В скульптуре и архитектуре города было много камня и металла. Закольцованные широкие каналы прорезались радиально узкими каналами для прохода судов, над которыми возводили мосты, восстанавливая тем самым сплошную линию городских улиц. Движение в городе осуществлялось прежде всего судоходством (для античного грека, какими были Солон и Платон, это было более, чем странно) посредством больших и малых судов. За пределами самого большого водного кольца начинались земли сельскохозяйственного назначения. Организация жизни в городе имела военно-морской характер. Вот так выглядел город-государство на исчезнувшем острове Атлантида в изложении Платона. Как ни странно, но градостроительные планы первого русского императора оказались как-то подозрительно схожими с подробным описанием вроде бы фантастической цивилизации. Так ведь и город Петра оказался «фантастическим», не по стандартам текущей истории. И кто знает, в какое «осевое время» истории увела Петра Первого его державная фантазия?

Ф.М. Достоевского угнетала и раздражала архитектура Петербурга прежде всего тем, что весь город являет собой один большой дворец: с фасадами, перетекающими друг в друга, длинными каналами, горбатыми мостами, свозняками. Живя в Петербурге, и возвращаясь из Европы не в Москву, а именно в Петербург, писатель почему-то не отдавал себе отчета в том, что у него непроизвольно возникают навязчивые мысли о соборности русского народа, о совпадении национального и вселенского, о том, что в русском народе есть некая всечеловечность. Петровский Петербург говорил с русским писателем на своем языке, вписанном в каналы и набережные, фасады и золоченые шпили, мосты и причалы. А Достоевский смотрел мимо города, глядя на пыльные улицы, испитые лица, читая криминальную хронику про зверства наглых и подлых людей. Так и возникла «метафизическая истерия» под названием «Петербург Достоевского». Именно истерия, а не история. Ф.М. Достоевский упорно не принимал, да и не понимал, ни русскости Петербурга, ни затаенного рыцарства в русской культуре, ни жажды приключений в русском духе.

Художественные недостатки произведений Достоевского на русском языке трудно не заметить, однако при переводе на европейские языки недостатки оборачивались достоинствами. Несуразности изложения легко списывались на специфику «русских». На Западе Ф.М. Достоевский стал сугубо русским писателем, реально оказавшим влияние на многих западных писателей. Показное славянофильство писателя подогревало интерес к нему как на Западе, так и в России. Поэт-философ В. Соловьев, набирая общественный вес многочисленными публикациями для энциклопедии, объявил Достоевского пророком, чем во многом и обусловлена путаница Бердяева при одном только упоминании имени Достоевского. Термин «русская идея» окончательно придал рассуждениям писателя аллюзию философичности. Бесконечные споры героев Достоевского на религиозные темы порождали флер богословского многоумия писателя. В итоге зазвучала осанна: нет в России философов, зато есть Достоевский. К концу своей жизни Ф.М. Достоевский, при жизни признанный классиком литературы, производил на современников чарующее впечатление пророка, к чему и сам старательно стремился. Но как только философы обращались к текстам Достоевского с профессиональной трезвостью, фантом пророчества исчезал напрочь: ни идей, ни сбывшихся прогнозов, ни морали, ни теологии, ни даже художественности порой. На поверку выходил фантом литературного чародейства смутного времени.