– Дай-ка я налью нам чая, – сказала мать, и обе засмеялись. – Угощайся печеньем. Разумеется, овсяным. И масла в нем маловато. Я пеку и передаю в «Женский институт» на продажу. Вносим свой вклад в помощь фронту.
Флоранс не знала, как ответить. Прежняя Клодетта не стала бы возиться с овсяным печеньем.
– Попробуй варенье. Яблоки с ревенем. Ревень я выращиваю, а от прежних хозяев мне достались две яблони. Правда, с сахаром тяжело. Я часто заменяю его морковкой. Летом кладу инжир.
Интересно, мать тосковала по их отцу, когда переехала сюда из Ричмонда? А по своим дочерям? В ее письмах об этом не было ни строчки. Клодетта редко упоминала об их прежней жизни в Ричмонде, если не считать сообщений о том, какие вещи продала и какие оставила себе. Интересно, какие чувства испытывает мать по тем дням? Флоранс хотелось спросить об этом, но обсуждение чувств всегда было запретной темой.
– Значит, ты счастлива здесь.
Клодетта кивнула, но вид у нее был напряженный.
– Между прочим, это дом семнадцатого века.
– А почему ты решила переехать именно сюда, в эту деревню?
– Котсуолдс напоминает мне Дордонь.
– Но, маман, ты могла бы поехать с нами. Если не сразу, то потом, когда еще не начались военные действия. И во время войны мы жили бы все вместе.
– Нет, не могла. Сама знаешь: в том доме мало места. Туда даже на время не приедешь, иначе тебе с Элизой пришлось бы спать в одной комнате.
– Я бы не возражала.
– Терпеть не могу тесноту! И вы трое прекрасно справлялись без меня.
Флоранс чувствовала: Клодетта что-то скрывает. Может, эта жизнь в одиночку была ей нужна, чтобы видеться с… Нет, конечно. С тех пор как мать изрезала красное платье, прошло много лет. Тогда Клодетта в последний раз видела
– Как твои сестры? – спросила Клодетта.
– Хорошо. Надеюсь, что с ними все благополучно. Во всяком случае, так было, когда я уезжала… А ты знаешь, что Элиза ждет ребенка? – помолчав, спросила Флоранс.
Клодетта поджала губы.
– И, как понимаю, без мужа. Впрочем, это в духе Элизы. Моя средняя всегда была дикаркой.
– Маман, ты слишком поспешно судишь. Отцом ее ребенка был Виктор. Смелый человек. Нацисты его схватили и казнили. Это было ужасно! Я думала, Элиза этого не переживет. Не представляю, как она сейчас.
Клодетта вздохнула и печально покачала головой. Флоранс не знала, относился материнский вздох к гибели Виктора или к незамужнему положению Элизы.
– Нам всем тогда было чудовищно тяжело, – сказала Флоранс, и у нее дрогнул голос; немного успокоившись, она продолжила: – Мы все втянулись в помощь местному Сопротивлению. Даже Элен, а ты знаешь, насколько она осторожна. В таких условиях поневоле пришлось выбирать, на какой ты стороне.
Клодетта молча кивнула. Не сказала, что понимает, как тяжело было ее дочерям. Не коснулась руки своей младшей.
– Ты не поверишь, как война разделила людей в деревне. Старые друзья стали врагами. Это было ужасно! Правда, после казни Виктора многие очнулись и поменяли свою позицию. Думаю, его гибель стала последней каплей.
Клодетта снова промолчала. Флоранс чувствовала, что ее слова падают в пустоту. У нее внутри все бурлило, но не от избытка сил. Она набиралась смелости, чтобы сказать матери об истинной причине своего бегства в Англию.
– Маман, мне нужно рассказать тебе правду о том, почему я была вынуждена покинуть Францию, и я хочу сделать это прямо сейчас. Я…
– Не сейчас! – резко прервала ее мать. – Потом. Флоранс, мне не до французских событий.
Флоранс будто ударили в живот. Она обхватила себя за талию.
– Мне нужно, чтобы ты выполнила мое поручение и отправилась на поиски одного человека, – продолжала Клодетта, не замечая состояния дочери. – Это предельно важно.
– Я только что приехала. Неужели твое поручение не может подождать?
– Нет, не может!
– Но маман… – Флоранс пыталась оставаться спокойной, хотя внутри нарастала паника. Что, если мать вообще не захочет ее слушать? – Мне очень нужно поговорить с тобой. О недавних событиях и о прошлом тоже.
Клодетту это не остановило.
– Прошлое подождет. Я же тебе сказала: ты должна выполнить мое поручение.
Флоранс смотрела на мать и кусала губы. Она столько времени ждала этого разговора, однако в характере Клодетты ничего не изменилось. Пусть сестры и считали ее маминой любимицей, Клодетта пресекала любые разговоры дочерей о жизненных трудностях, и Флоранс не была исключением.
– Почему ты скрывала от нас некоторые события своей жизни? – спросила Флоранс.
– Не понимаю, о чем ты. Впрочем, сейчас это не имеет значения. Мне вот что важно.
Клодетта чопорно встала, подошла к книжной полке, сняла небольшую шкатулку и протянула Флоранс.
– Что это? – едва сдерживая гнев, спросила Флоранс.
– Открой.
Флоранс откинула крышку. Внутри лежали католические четки с прикрепленным к ним мальтийским крестом и записка.
– Это мне прислала Розали.
– Твоя сестра? – хмуро спросила Флоранс. – Откуда она узнала, что ты живешь здесь?