Потемкин

Однако все эти слова зазвучали чуть позже. А пока наши герои делали навстречу друг другу маленькие опасливые шажки. Каждый боялся прогадать. Быть обманутым. Показаться смешным… Что может быть опрометчивее, чем собственноручный список своих любовников, представленный Екатериной в «Чистосердечной исповеди»? Разве такое говорят человеку, которого хотят удержать? Оба играли не по правилам. Оба рисковали.

9 февраля, в воскресенье, Потемкин вновь посетил Царское Село. Он был благосклонно принят и приглашен императрицей к столу[332]. Возможно, окончательное объяснение произошло именно тогда. Во всяком случае, после этой поездки начались тайные свидания в загородной резиденции.

До отъезда двора 14 февраля из Царского Села в столицу Потемкин не будет больше упомянут в Камер-фурьерском журнале как гость императрицы. Правда, одна из записок Екатерины дает возможность предположить, что он все же еще несколько раз побывал там. «Ал[ексей] Григорьевич], — сообщает императрица Потемкину, — у меня спрашивал сегодня, смеючись: да или нет? На что я ответствовала: об чем? На что он сказал: по материи любви? Мой ответ был: я солгать не умею. Он паки вопрошал: да или нет? Я сказала: да. Чего выслушав, расхохотался и молвил: а видитесь в мыленке? Я спросила: почему он сие думает? По тому, дескать, что дни с четыре в окошки огонь виден был попозже обыкновенного; потом прибавил: видно было и вчерась»[333].

Парк Царского Села изобиловал множеством изящных павильонов, среди которых не последнее место занимали так называемые мыльни[334]. Эти уединенные сооружения не случайно были выбраны императрицей. В свете приведенной записки несколько двусмысленно звучит просьба Екатерины в другом послании: «…пришли сказать, каков ты после мылинке?»[335]

Продолжая рассказ о разговоре с Алексеем Орловым, императрица сообщает фавориту его слова: «Что условленность отнюдь не казать в людях согласие меж вами (между Екатериной и Потемкиным. — О. Е.) и сие весьма хорошо»[336]. В это же время женщина и сама повторяет возлюбленному просьбу вести себя при людях осторожно и не показывать прямо своих взаимоотношений с ней: «Прощай, брат, веди себя при людях умненько и так, чтоб прямо никто сказать не мог, чего у нас на уме, чего нету»[337].

Реакция Алексея на возвышение Потемкина очень любопытна. Когда Григорий Александрович по дороге в Петербург проезжал Москву, знаменитый чесменский герой находился там у брата Ивана. Однако, в отличие от Петра Панина, с ним кандидат в фавориты не встретился. Чувствуя скорую перемену при дворе, Алексей тоже поспешил в Северную столицу. Заметно, что Орловы не успевают «оседлать» ситуацию, развивающуюся помимо них, и не знают, как на нее реагировать. Они вроде бы и не против нового фаворита, но в то же время не готовы открыто поддержать его. И потому советуют «не казать» на людях «согласия» между ним и Екатериной. Для того чтобы сориентироваться, им нужна пауза. Именно ее-то Потемкин и не дал.

Вернувшись 14 февраля в столицу, Екатерина поселилась в Зимнем дворце. Потемкин жил во флигеле дома своего зятя Николая Борисовича Самойлова[338]. Теперь Григорий Александрович был постоянно вынужден в числе других придворных кавалеров посещать куртаги, маскарады и выходы императрицы в Эрмитаже[339], нередко его приглашали к обеденному столу. Все эти встречи с Екатериной происходили при значительном скоплении народа, и предупреждение о скромном, «умненьком» поведении было нелишним.

Опасаясь, что он может неправильно истолковать слова некоторых вельмож о его появлении в столице, Екатерина пишет: «Они все всячески снаружи станут говорить мне нравоучении, кой я выслушиваю, а внутренно ты им не противен, а более других князю (Г. Г. Орлову. — О. Е.). Я же ни в чем не признавалась, но и не отговорилась, так чтоб могли пенять, что я солгала»[340].

Возвышение

Вскоре у Потемкина появились официальные основания для задержки в военное время при дворе, он получил чин генерал-адъютанта, дававший право постоянно находиться при императрице. Екатерина учла шаткость положения, в котором пребывал с конца января ее будущий фаворит, и разрешила ему обратиться к ней с просьбой о пожаловании[341]. 27 февраля 1774 года Потемкин отнес письмо статс-секретарю С. М. Козьмину[342].

Григорий Александрович не без оснований считал себя обойденным наградами за войну. «Определил я жизнь мою для службы вашей, — писал он. — Не щадил ея отнюдь, где только был случай к прославлению Высочайшаго имени. Сие поставя себе простым долгом, не мыслил никогда о своем состоянии, и если видел, что мое усердие соответствовало Вашего Императорского Величества воле, почитал уже себя награжденным… Отнюдь не побуждаем я завистью к тем, кои моложе меня, но получили лишние знаки высочайшей милости, а тем единственно оскорбляюсь, что не заключаюсь ли я в мыслях Вашего Величества меньше против прочих достоин?»[343]