Нам подали напитки в сверкающих хрустальных бокалах. Самый красивый хрусталь, который я когда-либо видела. Пока я любовалась хрусталем, который, вероятно, стоил больше, чем дома большинства людей, занавеска сбоку открылась. Вошла группа азиатских мужчин, и от одного взгляда на них у меня на затылке встали дыбом крошечные волоски. Воздух вокруг них был таким неправильным, а их глаза выглядели совершенно злыми. Это напомнило мне в одно мгновение, что каким бы плохим ни был Дмитрий, он был лучшим монстром. Меньшим злом, как любил напоминать мне Дмитрий.
Я знала, что с Дмитрием я в безопасности, поэтому я сделаю все, что скажет и сделает Дмитрий сегодня вечером. Они сели за столик рядом с нами, и все начали напряженно смотреть на него. Дмитрий сделал первый шаг, встал и протянул руку, а один из новичков, крепкого телосложения, с круглым лицом, встал, взял его за руку и пожал ее. Мне стало ясно, кто в нашей группе посетителей главный. Они обменялись парой слов, затем сели обратно, и свет погас.
Огни на сцене зажглись, и началось пение. Оперная музыка никогда не была тем, чем я увлекалась, но услышать ее вживую было чем-то особенным. Я была заворожена ею, и когда одна из ведущих певиц вышла и начала петь, моё сердце упало. Она пела с такой грустью, что это довело меня до слёз. Я наклонилась к Дмитрию и прошептала ему на ухо, спрашивая, кто поёт. — Анна Нетребко, — вот всё, что он ответил. Анна оживила театр, и было видно, что все были зациклены на ней от начала до конца её выступления.
Я схватила свой бокал с пузырьками и сделала небольшой глоток, украдкой взглянув на посетителей рядом с нами. Некоторые смотрели оперу, но другие выглядели так, будто были на взводе и продолжали изучать окружающую обстановку. Я поймала взгляд их босса, и он оглядел меня несколько секунд, а затем отвернулся. Если бы взгляд мог убивать, я бы умерла десять миллионов раз.
— Могу ли я сходить в туалет? — спросила я Дмитрия. Он отрицательно покачал головой. — Я сейчас обмочусь, — ответила я с еще большей злобой в голосе. Я не хотела так себя вести, но мне нужно было выйти, и мой гнев был моей лучшей защитой в ситуациях, когда я чувствовала, что меня прижимают к стене.
— Следи за своим тоном, Алиссия. И Николай может пойти с тобой, — ответил он, выглядя очень разозленным. Он что-то сказал Николаю по-русски, и тут Николай встал и схватил меня за локоть, чтобы вытащить меня из сиденья.
— Я могу встать сама, — плюнула я ему.
— Следи за своим гребаным ртом, Алиссия, или ты все испортишь, — прорычал он так близко к моему уху, что я почувствовала запах его водки в его дыхании. Его слова заставили меня обернуться, и все гонконгское окружение наблюдало за нами.
— Я подожду тебя снаружи, — сказал Николай и оглядел здание. Он нервничал.
— Со мной ничего не случится. Если хочешь вернуться к Дмитрию, просто иди, — сказала я.
— Я не оставлю тебя здесь. Дмитрий сказал мне проводить тебя, так что я так и сделаю. Но я пописаю, пока я здесь, — сказал он мне, а затем пошел в мужской туалет по соседству. Я зашла в женский туалет и встала у раковины. Я чувствовала, как мои нервы начинают накаляться, и первой моей мыслью было, что
— Николай, неужели я не могу получить уединение? — бросила я через плечо.
— Ну, ты приземлилась на ноги, не так ли… — раздалась уродливая усмешка за моей спиной.
Я медленно повернулась и посмотрела прямо в полные ненависти глаза Джеральда. Я скрестила руки и расправила плечи. Не сегодня, мать твою.
— Я всегда знала, что с тобой что-то не так… Теперь я знаю, что это такое. На самом деле ты — киско-задница. Ну, я позволю тебе сходить в туалет здесь… — сказала я Джеральду и пошла, чтобы пройти мимо него, но он схватил меня за руку.
— Я вижу, ты все еще остроумна, — усмехнулся Джеральд мне в лицо. — Ты слышала о своем маленькой блондинистой подруге? — сказал он со злой ухмылкой на лице, не пропуская ни секунды.
Стены надежно заперты на месте. Я не испорчу сегодняшний вечер Дмитрию.
— Сохрани это. Мне не нужно это слышать, — сказала я, пытаясь говорить уверенно, но мой голос начал дрожать.
— Ее держали в живых некоторое время. Может, две недели. Трахали во все возможные дырки. Но, конечно, потом ее использовали, и она уже не была такой невинной, поэтому ее покупатель устал от нее и запер ее, пока она не умерла от голода. Видимо, когда он вспомнил, что она там, она уже воняла. Боже, я восхищаюсь этим человеком. Хотел бы я быть хотя бы наполовину таким, как он, — он сказал это садистским тоном.