Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

Андреев сын часто наведывается к матери и рассказывает отцу, что «мама стала жить богато». Дочка к нему в гости не ездит…

Еще в тот день, когда в первый раз брал у нее взаймы, я заметил, что она упорно не называет меня по имени. Ей доставляет удовольствие величать меня «господином полковником». Я догадываюсь, почему это так: она наслаждается своим превосходством и надо мной, и над бывшим мужем.

«Пусть забавляется, — думаю я, — лишь бы в деньгах не отказала».

И нажимаю кнопку звонка.

— О, господин полковник! — восклицает Танька в банном халате, поблескивая блудливыми глазами, — прошу в мой штаб.

«Был бы я господином, ты бы ко мне ходила, — пока же я товарищ и меня снова приперло».

Танькин штаб и мой сарай — приемные покои короля Брунея в сравнении со студенческой общагой. Одни дверные ручки стоят, по-моему, не дешевле знаменитого грачевского «мерседеса».

Танька наливает кофе и садится напротив меня, закинув ногу за ногу так, что я вижу кружевные краешки ее белоснежных трусов. «С такими ногами и без ходок в Турцию можно было стать миллиардершей».

С трудом отвожу глаза и мычу что-то об очередном финансовом кризисе.

Но словно не принадлежащие мне глаза не слушаются меня. Я снова приклеиваюсь взглядом к аппетитным женским бедрам и, наверное, со стороны похож на собаку, под носом у которой запахло куриной косточкой.

Она, зараза, чувствует это и тянется за сахаром, специально обнажая свои до невозможности голые бедра.

— Какие проблемы, господин полковник?! — говорит она мне, а сама, будто врач на ринге, вперилась своими огненно-путан-скими очами в мои зрачки — проверяет глубину моего пребывания в сексуальном нокдауне.

Порывшись в своей модняцкой сумке пухлой ручкой с бриллиантовым булыжником на пальце, она небрежно, словно пачку салфеток, швыряет на столик толстенную пачку денег.

Я беру этот увесистый кирпич полусотенок и начинаю выдергивать из него по бумажке. Танька останавливает меня:

— Бери все. Я сегодня добрая. Народ и армия едины. Выпить хочешь?

Я соглашаюсь. Вместе с бутылкой необыкновенного виски (такого я не видел даже во время поездок с министром за кордон) на столе появляется подсвечник. Танька поправляет на нем голубые свечи, явно с умыслом повернувшись ко мне попкой, которой могла бы позавидовать даже Шерон Стоун…

Сердце какого русского полковника не забьется подстреленной куропаткой и не затуманится его голодный взор при виде таких женских форм, взглянув на которые возгораешься такой туземной страстью, что готов заниматься любовью хоть в самом кратере вулкана…

Я даже стал забывать, за чем к ней пришел.

Пока Танька намеренно долго возится с подсвечником, я соплю, как рысак на старте, и, сцепив зубы, борюсь с самим собой.

«Спокойно, — мужественно приказываю я себе, — как говаривал мой дальневосточный командир майор Кириллов, высшая доблесть офицера состоит не только в том, чтобы не предать Родину, но и не трахнуть жену сослуживца!..»

Танька садится напротив и подает мне рюмку виски. Я мигом проглатываю ее. Во мне — от горла до живота — появляется огненный прут. Я теряю дар речи.

Танька таращит глаза и быстро наливает минералки:

— У вас там в Генштабе, наверное, и серную кислоту пьют не разбавляя?

Помня о священной заповеди майора Кириллова, я начинаю просчитывать, как с достоинством выползти из этой соблазнительной мышеловки. Пока Танька что-то лопочет о своих отношениях с бывшим мужем, я подбираю отмычку. Лучший способ отвлечь возбужденную женщину и себя от грешных мыслей — затронуть острые вопросы внутренней или внешней политики.

— Кстати, — многозначительно мычу я, закуривая, — положение Турции, в которой ты часто бываешь, на южном фланге НАТО…

— Турок ты генштабовский, — грустно говорит мне обворожительная челночница. И добивает меня своей откровенностью: — Я из-за своих мешков до того голодная, что ты мне член из-за угла покажи — забеременею!

— Ты голодная потому, что глупая, — иду я в наступление, свято помня завет великого вождя о том, что лучшая оборона — наступление. И желательно — на самом слабом его участке. — Какого мужика потеряла!

— Какой там мужик! В пять утра — подъем, в двенадцать ночи — отбой. Так с ним и жила. Или труп в погонах, или пьяный. Я дочкой от него и то во сне забеременела!

Мой расчет оказался точным: взведенная сексуальная кобра превратилась в растрепанную курицу… Наверное, бывают мужские подвиги, которые сродни позору. Уже в дверях, расшаркиваясь в благодарностях, я обещаю Таньке, что «сразу после получки»…

— Сразу после получки поможешь мне племянника от армии отмазать, — с неожиданной прямотой говорит Танька. — Я тебе тогда еще десять таких батонов дам, господин полковник. Даже пятнадцать.

Щелкает дверной замок. И у меня в руках уже не долг, а считай что взятка. «Опять по пятницам пойдут свидания». Иду и соображаю: отмазка от священного долга перед Отечеством стоит всего полтора десятка миллионов. Подешевело. Дал взятку — свободен от службы.

ЖИТУХА