Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

Дворник с огромной лопатой превратился в статую, услышав звон разбитого стекла и увидев планирующего из окна лейтенанта Советской Армии в шинели, перехваченной портупеей.

Во время приземления в сугроб мои подкованные сапоги скользнули и я врубился копчиком в мерзлую твердь. Еле успев очухаться от дикой боли, я увидел с бешеной скоростью мчавшихся ко мне морских офицеров. Убегать было бесполезно. А кругом ни камня, ни штакетника. Я выхватил из рук обезумевшего дворника огромную лопату и принял боевую стойку, делая круговые движения, чтобы не пропустить удар с тыла…

Сотни педагогических глаз созерцали этот неравный поединок офицеров Дальневосточного военного округа и Тихоокеанского флота.

От расправы меня спас милицейский наряд, который студентки вызвали по телефону. Увидев приближающуюся милицейскую машину, тихоокеанцы мигом испарились…

Даже сквозь плотно закрытые окна общежития был слышен дружный девичий смех.

Я отдал лопату дворнику и стал давать показания стражам порядка.

Меня с Богом отпустили.

Через несколько дней морские волки все же выследили меня, переодевшись в гражданку. Ничего не подозревая, по просьбе неизвестного молодого человека на улице Карла Маркса «дать прикурить», я щелкнул зажигалкой. И в этот же миг был сражен нокаутирующим ударом в лицо. Когда очнулся, то первое, что я увидел, была моя форменная фуражка, раздавленная в лепешку колесом троллейбуса…

— Если тебе ни разу из-за девушки не набили морду, — успокаивал меня капитан Женя Татарович, — значит, эта девушка никому не нужна.

Майор Николай Гацько объяснял случившееся по-другому:

— Если тебе ни разу из-за девушки не набили морду, значит, она будет когда-то бить морду тебе…

Океан философии.

Уворованных женщин нельзя спрятать. За них рано или поздно приходится расплачиваться. После этого из «вора» ты становишься ее стражем. Но это уже другая профессия и другая философия…

Через год в той же лейтенантской шинели с дикими криками восторга я выделывал в глубоком снегу кульбиты под окнами роддома на самом берегу Амура. У меня появился сын. «Рожайте сыновей — стране нужны солдаты!» — таким плакатом встретили меня на службе…

Однажды мне захотелось прогуляться с ней в парке возле знакомого студенческого общежития. Мы шли зимним вечером по белой аллее, взявшись за руки, и вспоминали обо всем, что вместе пережили. И очнулись от своих воспоминаний лишь тогда, когда саночная веревка в наших сплетенных руках стала невесомой, а позади, под желтым душем света паркового фонаря жалобно заплакал крохотный цигейковый комок, перепоясанный офицерским ремнем…

УССУРИЙСК

В тот год мы вместе с капитаном Савчуком поступали в академию.

На экзаменах в Уссурийске Савчук проходил под кодовым названием «Племянник Брежнева». Там, где тянул на трояк, — получал «отлично». Я завидовал ему — у меня не было такого Большого дяди. Зато у меня было двадцать банок красной икры, десять хвостов вяленого кижуча и три километра шпаргалок. И хотя уже были получены две четверки и одна пятерка, — впереди была самая страшная экзекуция — по общевойсковой тактике. К сожалению, московского экзаменатора по этому предмету, которого я боялся больше всего, интересовала не рыба и не икра, а кактусы для его домашней коллекции.

— Соображай, — сказал мне Савчук, — не должно быть таких крепостей, которые бы не могли взять большевики!

Я сообразил.

Натянув спортивный костюм, кроссовки и солнцезащитные очки, я с видом голодной ботанической ищейки стал бродить по улицам Уссурийска, вцепляясь взглядом в каждую зеленую ветку, торчащую в окне. Кто-то цветок продавал, кто-то просто дарил.

Собрав таким образом штук пять горшков с колючками, я радостно спровадил их экзаменатору. Но меня ждал смертельный удар: оказалось, что конкурс кактусов проводился на альтернативной основе — штук сорок представителей африканской флоры уже украшали гостиничный номер полковника…

Пришлось пойти на очередной заход.

На окраине Уссурийска бабка-украинка продала мне ведро с невиданным колючим чучелом, на затылке которого болтался алый бантик цветка.

По тактике я проскочил вне конкурса, несмотря даже на то, что перепутал организацию американского танкового батальона с немецким.

Так два офицера-дальневосточника с кличками «Племянник Брежнева» и «Кактус» стали слушателями военной академии.

Потом было расставание с гарнизоном. И когда полковой оркестр грянул в последний раз «Прощание славянки», когда пыльный и старый автобус покатил от подъезда ДОСа (дом офицерского состава), а за окнами — родные лица гарнизонных друзей, их жен и детей, в глазах которых грусть и зависть, — заходила ходуном душа, резануло глаза. Жена с маленьким сыном зарыдали, как на похоронах.