Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

В то время в Минобороны и Генштабе было уже немало генералов, которые, имея некоторые «коммерческие грехи» на душе, страшно боялись прихода новой власти. Ибо если бы она пришла, они бы в подлиннике могли изучать природные особенности Колымы, их руки неминуемо бы «привыкли к топорам» а глаза — к конвою, бдительно прохаживающемуся с овчарками по лесной просеке…

Тогда, осенью 1993 года, эти люди особенно остро чувствовали угрозу своему «доходному» месту при существующей и многое прощающей власти. И потому готовы были на все, лишь бы ликвидировать даже саму мысль о возможности ухода со сцены тех, кто их обогревал и поощрял, кто давал возможность хорошо поживиться за счет своего привилегированного положения…

О своей бурной и героической деятельности в период сентябрьско-октябрьского кризиса Кобец составит справку, которая у непосвященного человека может создать впечатление, что власть в России удержалась благодяря исключительно самоотверженности Константина Ивановича…

В пиковый момент октябрьских событий растерянность в Кремле была настолько большой, что подчас принимала форму истерической паники. Она усилилась еще больше, когда экстренно прибывший в Кремль Ельцин долго не мог получить внятных ответов о позиции Грачева и коллегии Минобороны.

Тогда на помощь президенту и был срочно призван более решительный генерал армии — зам Грачева Константин Кобец.

Он был назначен старшим оперативной группы, в обязанности которой, как гласил один из конфиденциальных документов, входило «не допустить захвата власти»…

На группу Кобеца возлагались задачи:

1. Координация действий силовых структур по недопущению вооруженного конфликта.

2. Блокирование г. Москвы от притока различных групп оппозиции.

3. Организация охраны государственных объектов и учреждений…

В своей отчетной записке об итогах работы группы Кобец докладывал:

«…Принятые меры позволили стабилизировать обстановку в стране, не допустить захвата власти оппозицией и перерастания террористических действий в гражданскую войну»…

По сути, Кобецу поручалось то, чем должен был заняться Грачев…

В тот же день, 23 сентября, Грачев предупредил, что в случае повторения событий, какие имели место на Ленинградском, 41, он отдаст приказ открывать огонь на поражение. Однако в то же время отметил, что не хочет, чтобы армия занималась не свойственным ей делом. «Пока я министр обороны, этого не допущу…»

* * *

25 сентября старики и старухи снова усиленно вталкивали в руки генштабистов листовки. В них был такой текст:

«…Солдаты, офицеры и генералы России!

Если вы присягали народу, то призываем вас спасти Отечество!

Объявление гражданином Ельциным своей личной диктатуры поставило страну на грань распада. Против этого должна восстать ваша воинская часть и гражданская совесть.

Почему вы медлите? Ваша лояльность к президенту-пре-ступнику затягивается. С каждым часом она отягощает вашу ответственность.

Настал момент активно выступить в поддержку законной власти — Верховного Совета и Съезда народных депутатов.

Ваш организованный приход к Дому Советов способен обеспечить перевес в пользу народных сил.

Верховный Совет Российской Федерации…»

В тот же день по каналам наших спецслужб прошли сообщения, что 200 членов Союза офицеров и около 80 кадровых военных вошли в состав ополченцев Белою дома. После этого поступил приказ министра начальникам управлений и служб ужесточить контроль за пребыванием подчиненных на рабочих местах…

Но если бы кто-то из генштабистов или минобороновцев возгорелся желанием переметнуться на другую сторону баррикады, никакой контроль не смог бы его остановить. Даже самые горячие лозунги и призывы со стороны Краснопресненской набережной и из толп дежурных пикетов на Арбате не воздействовали на генералов и офицеров МО и ГШ.

Нас обзывали трусами, проститутками, прислужниками режима и даже грачевскими выродками. Мы оставались на Арбате не потому, что были верны президенту. Мы хорошо понимали, что стоило бы еще нескольким десяткам генералов и полковников как следует «шевельнуться» — и Россия могла бы встать на дыбы…

* * *

28 сентября возвратились из Белого дома генштабовские разведчики и дружно засели за отчеты. На столах лежали их диктофоны, из которых слышался голос Хасбулатова:

— Канализационно-электрические санкции президентской стороны против Белого дома позорны… Путчисты в августе 1991 года были человечнее нынешних — тогда и свет горел, и горячая вода была, и правительственная, и всякая другая связь работала. Я по поручению Ельцина мог связаться с Янаевым, а сам Борис Николаевич говорил с Америкой. Не думал, что он будет таким жестоким…

* * *

29 сентября наступила моя очередь идти к Белому дому «на разведку». Рядом с БД, с крыши гостиницы «Мир», горланил агитационный динамик. Он то и дело призывал депутатов покинуть свое укрытие и разойтись…

После обеда появился агитационный бронетранспортер, который ездил по периметру оцепленного здания, а сидящий в машине агитатор кричал в мегафон: