Ашерис заглянул ей в глаза, словно решая, стоит ли доверить ей тайну. В конце концов он вздохнул и перевел взгляд на свои длинные кисти рук. Карисса тоже посмотрела на его руки, вспомнив, что много веков назад он стоял во главе армии фараона, был великолепным стратегом и бесстрашным воином. Трудно представить, что эти руки держали меч и щит, но еще труднее представить, что он чего-то боится.
Ничего не говоря, Ашерис взял чашку и стал пить кофе. Погруженный в свои мысли, он аккуратно поставил пустую чашку, и она даже не звякнула о блюдце.
Карисса смотрела на него, сгорая от желания броситься ему на шею и убедить его, что все будет как нельзя лучше. Однако она боялась сделать первый шаг. Слишком часто Ашерис отворачивался от нее, словно не нуждался в ее утешениях. Тем не менее она не удержалась и коснулась его руки:
— Скажи мне, что тебя беспокоит!
Он убрал руку, чем еще раз обидел ее.
— Не хочу тебя пугать.
— Меня?! — Она почувствовала, как у нее вспыхнули щеки, и откинулась на спинку стула. — Ашерис, когда у нас появились секреты друг от друга? Когда мы перестали быть одной командой?
— Кое-что лучше оставлять мужчинам.
— Мужчинам?! — Карисса вскочила со стула. — О чем ты? Боишься, что я не пойму? Или не смогу помочь?
— Нет. — Ашерис тоже встал. — Дело не в этом. Дело в твоей безопасности.
— Ну ладно! Я так понимаю, что в один день случится что-то страшное и ты исчезнешь, а я не буду ничего знать. — Она сложила руки на груди. — Прекрасно!
— Лучше мне исчезнуть, чем вовлечь тебя и Джулию в то, с чем вы не справитесь.
— Правда? — Она с трудом сдерживала ярость. — А я думаю, дело не только в этом.
— А в чем?
— В том, что ты боишься моей независимости, Ашерис. Ты боишься, что я научу Джулию быть независимой и уверенной в себе. Правильно? Ты боишься, что со временем она поймет, как мужчины ограничили жизнь женщин, и не захочет играть в твои игры.
— Карисса, это не игра. Уверяю.
— Тогда что? Скажи!
— Прошлое и будущее! Когда я буду знать, что мои слова никому не принесут вреда, я все тебе расскажу. — Он говорил тихо, тщательно подбирая слова, но Карисса уловила в его голосе подавляемый гнев. — Ты должна понять, что я молчу из любви к вам, а не из желания ограничить вашу жизнь. Ты же понимаешь это! Я знаю, что понимаешь.
— Нет. Я не верю тебе, Ашерис. — Она смотрела ему прямо в лицо. — И не понимаю, как могла верить тебе раньше.
— Ты говоришь искренне? Это правда?
Его золотисто-карие глаза притягивали и гипнотизировали ее, и Карисса когда-то с радостью все рассказывала ему. Но теперь она решила не поддаваться этим глазам, поэтому отвернулась и переменила тему разговора.
— Ставлю тебя в известность, что я собираюсь определить Джулию в Луксорскую лингвистическую школу. У них хорошая программа.
Ашерис молчал.
— Джулии там понравится. Она общительная девочка. У нее будут друзья и много новых занятий. Вот, хочешь почитать?
— Меня школы не интересуют.
Карисса была в отчаянии.
— Сегодня я уже должна быть у начальницы!
— Если тебе нужно мое согласие, ты его не получишь.
Он смерил ее тяжелым взглядом и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.
Карисса смотрела ему вслед, не понимая, почему каждый их разговор заканчивается тем, что кто-нибудь в ярости уходит. Все еще не поборов раздражения, Карисса пошла в сад, решив заняться блокнотами отца. Сегодняшнее утро она посвятит прошлому, потом поедет в школу, а вечером опять заведет музыкальную шкатулку. Интересно, что еще она узнает о жизни Ташарианы, если поставит другой металлический "обелиск"?
Когда она нашла ящик, то увидела, что Джулия сидит рядом на скамейке и что-то рисует, слушая музыкальную шкатулку. Мелодия Дворжака подействовала на Кариссу успокаивающе. Она достала блокнот — судя по дате, первый. Потом села в кресло и погрузилась в чтение. Похоже, дневник отца начинался с того же времени, что и рассказ Ташарианы: с расставания юных влюбленных.