Потерянная долина

Наконец Арман достиг конца долины. Здесь не было заботливо подстриженных кустов, тропинок, посыпанных песком. Огромные скалы, будто взгроможденные рукой гиганта, поднимались к небу. Солнечные лучи, преломляясь, образовывали радугу над водопадом, ниспадающим каскадами. Цветущие растения покрывали расселины скал, и их подножие терялось в высокой траве.

Вернейль остановился перед этим изумительным творением природы, все еще во власти своих мыслей о Галатее. Он даже не заметил, как к нему подошел Лизандр и дружески взял за руку.

– Я был уверен, что ты придешь, – сказал он с признательностью. – Благодарю тебя!

Капитан совершенно забыл о свидании с сыном Филемона и почувствовал некоторое замешательство при виде молодого человека, у которого он похищал любовь невесты. Он отнял руку и оглянулся.

Лизандр понял это по-своему.

– Друг, не бойся ничего, – сказал он, улыбаясь. – Филемон на озере вытаскивает сети и не скоро придет сюда. У нас будет достаточно времени поговорить. Иди за мной.

Лизандр привел Армана в грот, не очень глубокий, где царила прохлада, сел на каменную скамейку и пригласил капитана сесть рядом.

– Здесь я проводил в одиночестве слишком долгие и слишком печальные дни, – сказал Лизандр. – Здесь же я буду иметь утешение в первый раз за всю жизнь говорить о своих тайных мучениях.

Вернейль промолчал. Он все еще не мог оправиться от смущения перед этим молодым человеком, выказавшим ему свое доверие. Лизандр угадал причину холодности капитана.

– Прежде всего, Арман, – сказал он, – мы должны откровенно объясниться насчет одного очень щекотливого предмета... Ты любишь ту, которую отец мой избрал для меня в невесты... Ты любишь Галатею?

Капитан вздрогнул.

– Как, ты знаешь?.. Кто сказал тебе об этом?

– Я сам это вижу, мой дорогой Арман, и, дай Бог, чтобы я один заметил это, потому что Филемона обмануть трудно! Друг, это кажущееся соперничество не должно быть для нас причиной раздора. Заслужи любовь Галатеи, и я первый буду просить за вас отца. Не думай, я не принесу никакой жертвы, потому что не испытываю к Галатее ничего, кроме братской дружбы, а она, я это знаю, она с большим беспокойством и огорчением смотрит на намерения Филемона.

Арман был обезоружен.

– Ты – великодушный и благородный юноша, – сказал он, с чувством пожимая Лизандру руку, – и я признаюсь, без всяких уверток, что ты не ошибся: я люблю Галатею и надеюсь быть ею любимым. Твои слова сняли с моей души огромную тяжесть, и я желал бы доказать тебе свою признательность каким-нибудь поступком, столь же прямодушным и благородным, даже если бы это стоило мне жизни!

– Я не требую так много, – с улыбкой ответил Лизандр. – Я прошу тебя только выслушать меня терпеливо, а потом буду просить твоих советов и, может быть, твоей помощи...

– Моих советов? Неужели рассудительный Лизандр может иметь в них нужду? Я был бы слеп, если бы не заметил в тебе зрелости рассудка, что трудно предполагать в молодом человеке, воспитанном, как ты, в совершенном уединении.

Лицо Лизандра выражало неподдельное удовольствие.

– Так ты и правда так думаешь? Да, размышляя в уединении, я восполнил недостаток знаний. Я много размышлял о том, что знал, многое угадывал из того, чего не знал... Впрочем, – прибавил он, понижая голос, – я имел средство к образованию, средство, которого недоставало моему брату и этим молодым девушкам, удаленным от света, как и я. Арман, то, о чем никто здесь не подозревает, что привело бы в ужасный гнев и негодование моего отца, если бы он открыл мой секрет, это я скажу тебе: я умею читать!

Капитан Вернейль не мог удержаться от улыбки при виде одушевления, каким проникнут был Лизандр, открывая ему такую простую вещь.

– Ты смеешься? – воскликнул Лизандр. – Ты не знаешь, каких трудов, каких страданий, какого терпения стоило мне узнать эти буквы, знакомые малолетним детям по ту сторону этих гор! Когда отец мой решился оставить большой город и дом, в котором мы жили, и поселиться здесь, мне было около шести лет. В этом возрасте воспоминания быстро стираются. Поэтому я забыл решительно все: людей, нас окружавших, имена, которые мы тогда носили... Одно при мне осталось – и этим я обязан моей доброй старой гувернантке, которая воспитывала меня, потому что я едва помню мою мать, – это первоначальные уроки чтения.

Помолчав, молодой человек продолжал: