Потерянная долина

— Отец! — испуганно прервала пастора девушка, запирая дверь. — Вот идут солдаты.

— Моя сабля!.. — вскричал офицер.

Пастор вырвал у него оружие.

— Что вы затеваете, мсье? Сопротивление в подобном случае было бы безумием… Ну, теперь медлить нечего, идите за мной.

— Куда же?

— В жилище господина Гильйома, того лица, о котором я вам только что говорил. Но погодите, надо предпринять некоторые предосторожности…

Он набросил на плечи капитана короткий, черный плащ, чтобы скрыть его мундир, а на голову надел шляпу с широкими полями, возвратил ему саблю, посоветовав не употреблять ее в дело ни в каком случае. Потом отворил заднюю дверь, ведшую в небольшой цветущий сад, и попросил гостя подождать тут, пока он проверит, нет ли кого-нибудь на дороге.

Капитан остался наедине с хорошенькой Клодиной.

— Мадемуазель, — сказал он с изысканной любезностью, — как выразить вам мою признательность за ваше участие в моей судьбе? Верьте, что и без этого воспоминание о такой прекрасной, такой грациозной особе осталось бы навсегда в моей памяти.

Он забыл, что прекрасная швейцарка почти ни слова не понимает по-французски. Она стояла неподвижно, с опущенными глазами. Поняв свою ошибку, капитан обхватил талию Клодины здоровой рукой и дважды поцеловал щечку.

Через минуту возвратился старик.

— Идем, идем, — сказал он, — пока не поздно…

— Я готов, — сказал капитан.

Он раскланялся с Клодиной, еще не успевшей опомниться от его последнего комплимента, и, закутавшись в плащ, отправился вслед за пастором.

Миновав сад, они вышли через решетчатую калитку на тропинку, которая, извиваясь между одиноких скал и кустарников, вела в горы.

Пастор вел за собой своего спутника, не говоря ни слова. Вскоре позади послышались крики австрийских солдат, беспорядочные выстрелы и неистовые удары в ворота домов.

— Ну, — произнес капитан с иронией, оглянувшись на деревню, — нельзя сказать, что ваши друзья немцы дают знать о себе с изысканной вежливостью. Я тем более ценю благородное чувство, побудившее вас оставить свой дом при таких обстоятельствах, чтобы послужить проводником для несчастного беглеца.

— О, нам недалеко идти, и если господин Гильйом будет мало-мальски сговорчив, я вовремя успею вернуться к моему семейству… Но вы пригнитесь, мсье, — прибавил пастор с беспокойством. — Эта часть дороги, к несчастью, открыта, и нас могут увидеть из деревни. Смотрите, вон на краю дороги стоит австрийский майор… Он заметил нас. Пригнитесь, я вам говорю! Дай Бог, нас примут за служителей церкви, испуганных той суматохой и оставивших свою паству в минуту опасности, потому что, увы! во многих христианских общинах довольно дурно расположены к духовенству… Да, да, я угадал, офицер удаляется со смехом. Да простит ему Бог недостаток христианской любви, если его ошибка спасает нас!

К счастью, в этом месте тропинка спускалась вниз, и деревня скрылась из вида. Земля здесь была покрыта грудами камней, среди которых тропинка образовывала тысячу извилин. Впереди возвышались отвесные скалы, громоздившиеся одна на другой, и горы, не слишком высокие, но недоступные. Никакой шум не проникал в это мирное убежище из равнины, уже заполненной солдатами. Только журчание потока, которого, однако, не видно было — так глубоко было его ложе, — и пение дроздов нарушали безмолвие.

— Честное слово, здесь преудобное место для засады, — сказал капитан с видом знатока, — но вам нет нужды идти далее, мой дорогой проводник. Здесь мне нечего бояться, укажите только дорожку, по которой мне идти, и вернитесь поскорее в Розенталь, потому что, я вижу, вы очень беспокоитесь о своем семействе.

— Я не думаю, что опасность для них была так велика, — ответил старик, — но, хотя дом господина Гильйома не очень далеко отсюда, одному вам будет трудно отыскать его.

— Значит, этот человек, к которому мы идем, имеет очень важные причины скрываться?

— Не знаю. Может быть, господин Гильйом — одна из тех растерзанных душ, которые после долгих страданий ищут уединения… Так как он не очень общителен, то и составляет предмет множества догадок. Говорят, он очень богат, раздает обильные милостыни… Во всяком случае, его не беспокоят и оставляют жить, как ему угодно.

— Он живет один?

— Насколько мне известно, у него нет ни родственников, ни слуг.

— Все это очень оригинально, и в какой-нибудь другой стране вывели бы на чистую воду аферы вашего Гильйома… А как давно живет он в этом кантоне?

— Около пятнадцати лет.

— Значит, это не может быть эмигрант, — задумчиво произнес капитан, — но кто бы он ни был, мне все равно, лишь бы оказал гостеприимство… Однако же, ради Бога! Куда вы привели меня, мсье? — прибавил он, остановившись.

— По-моему, мы заблудились, ни шага нельзя сделать далее в эту сторону.

Действительно, тропинка упиралась в огромный обломок скалы, упавший с вершины утеса, и здесь ясно были видны следы одного из ужасных обвалов, так частых в Альпах. Очевидно, некогда тропинка проходила здесь, но последний обвал перерезал ее неприступной стеной шестидесяти футов высоты.