Потерянная комната и другие истории о привидениях

Что ж, как каждую осень, мы отправились в Лондон; там ничто не напомнило мне о том единственном происшествии в рождественский сочельник, но оно не забывалось, оно само напоминало о себе: в противоположность снам или снам наяву, оно не тускнело, а с каждым днем становилось живее; можно сказать, оно въедалось в мозг подобно кислоте, накладывало на него неизгладимый отпечаток. После Лондона была Шотландия.

В прошлом году я впервые взял в аренду небольшой лесок в Сазерлендских горах, называемый Глен-Каллан, — место очень отдаленное и глухое, но для охоты просто великолепное. Оно находится невдалеке от моря, и местные жители всегда напоминали мне, чтобы я, собираясь на холм, брал с собой компас, ведь морские туманы взбираются в гору за считаные минуты — попадешься, а потом ждешь часами, пока прояснится. И я вначале их слушал, но, как всем известно, если мера предосторожности оказалась излишней раз, потом другой, в третий о ней забываешь. Прошло несколько недель, погода неизменно стояла ясная, и я, естественно, частенько стал выходить на прогулку без компаса.

В один прекрасный день меня занесло в малознакомый уголок моих владений — очень высоко расположенное плато на краю леса; с одной стороны оно круто спускалось к озеру, с другой, более полого — к реке, которая из этого озера вытекала; внизу, в нескольких милях, стоял охотничий домик. Из-за ветра нам пришлось взбираться не легким путем, а по скалам, от озера — во всяком случае, на этом настоял проводник. Я спорил, мне не верилось, что, если мы изберем более удобную дорогу, олени непременно нас учуют, но проводник не сдавался, и в конце концов сдался я, ведь решать надлежало проводнику. Жуткий подъем изобиловал гигантскими валунами и глубокими впадинами, прикрытыми разросшимся вереском; зевать не приходилось — на каждом шагу мы ощупывали дорогу палкой, чтобы не переломать себе кости. Вдобавок вереск так и кишел гадюками, по пути к вершине нам их попалось не меньше дюжины, а я этих тварей на дух не переношу. Но часа через два мы все-таки добрались до вершины и убедились, что проводник был решительно не прав: если олени оставались там же, где мы в последний раз их видели, они должны были нас учуять. Получив обзор, мы обнаружили, что так оно и произошло; во всяком случае, оленей нигде не было. Проводник утверждал, будто ветер переменился — оправдание явно несостоятельное, и я задумался о том, по какой причине он избегал другой — самой подходящей, как мы теперь убедились, — дороги, а что причина была, я не сомневался. Однако этот промах не лишил нас охотничьей удачи; меньше чем через час мы нашли еще оленей, в два часа дня мне выпал случай пустить в ход ружье, и я застрелил мощного самца. Я уселся на вереск, перекусил и, наслаждаясь заслуженным отдыхом, погрелся на солнышке и выкурил трубку. Тем временем проводник нагрузил тушу оленя на пони, и тот потрусил с добычей домой.

Утро выдалось на редкость теплое, с моря дул легкий ветерок, воды искрились под голубой дымкой в нескольких милях от нас; несмотря на жуткий подъем, в душе у меня все утро царило полнейшее спокойствие, и я даже время от времени проверял, так сказать, свое сознание: сохранился ли в нем след прежнего ужаса. Но там ничто не отзывалось. Впервые с вечера Рождества я избавился от страха и теперь, лежа на вереске и наблюдая, как медленно тают в голубом небе клубы дыма от трубки, расслаблялся телом и душой. Но долго отдыхать мне не пришлось, подошел Сэнди и стал меня торопить. Погода портится, сказал он, ветер снова меняется, на вершине больше делать нечего, нужно поскорее спускаться, а то вроде бы от моря пошел туман.

— Опасное дело — лазать в тумане. — Сэнди кивком указал на утесы, по которым мы взобрались вверх.

Я удивленно вытаращил глаза: справа простирался до реки пологий склон, не было никакого смысла пускаться в головоломный путь, который мы избрали утром. Еще более, чем прежде, я уверился, что проводник не просто так избегает явно более удобной дороги. Но в одном он был прав: от моря поднимался туман. Порывшись в кармане, я убедился, что забыл компас.

Последовала курьезная сцена, занявшая немало времени, а им при данных обстоятельствах следовало дорожить. Я настаивал на самом здравом решении: спуститься пологим склоном, Сэнди умолял поверить ему на слово, что крутой склон — самая лучшая дорога. Больше всего меня раздражало, что в пользу своего предпочтения он приводил самые нелепые доводы. На выбранном мною склоне есть якобы топкие места (этого не могло быть после долгой непрерывной череды солнечных дней), он протяженнее (явная неправда), он изобилует гадюками. Видя, что его аргументы меня не убедили, Сэнди прикусил язык и молча поплелся следом.