Потерянная принцесса

Лютгер даже подумал: а вдруг? Запас стрел у тартар исчерпаем, силы их не безграничны тем паче, а над ними и их лошадьми слепящий жар того же солнца. Вряд ли каждому своему отряду ад подкрепление присылает, иначе давно уже весь мир пал бы.

С досадой поймал себя на том, что уж совсем через силу старается думать о врагах как о демонах, выходцах из преисподней. Нет. Кем бы они ни были – будь то неведомый языческий народ с мировых окраин или вправду порождения Тартара, – но здесь, в наземном мире, они всем Божьим законам подвластны. Двумя днями боев проверено.

Тут в воздухе переливчато засвистало – и Лютгер вскинул над головой щит, потому что с такой дистанции стрела падает почти отвесно, по крутой дуге. Он уже знал, как это бывает: кто-то из тартарских предводителей, определив наиболее опасного врага, пускает в него свистящую стрелу – и это знак для остальных лучников, по кому бить. Мгновенно оказывается тот истыкан стрелами.

Так сегодня все копье брата Хельмута было выкошено вместе с ним самим.

Лук натянет, рот оскалит,
Дальним выстрелом ужалит,
Трижды важного умалит,
Трижды стойкого повалит!

Но ведь свистящая стрела – она и сама из тяжелых, бронебойных, так далеко ее не послать. Или он опрометчиво подъехал ближе, чем можно было?

Однако стрелы вокруг посыпались без меткости, из десятка только одна ударила в край щита, слабосильно, даже не воткнулась: кажется, у нее вообще костяное жальце было.

Поворачивая коня, Лютгер оглянулся. На дальнем склоне высился один тартарин – в полной броне (что для этих воинов редкость!), даже шлем с наличником, конь его тоже панцирем укрыт от храпа до репицы хвоста. Всадник тоже смотрел на Лютгера. Угрожающе поднял лук, но снова стрелять не стал.

Понятно. Ему, значит, и не требовалось, чтобы стрела-свистулька долетела, достаточно лишь направление обозначить.

А колчаны у них, выходит, еще далеки от опустения.

Возвращаясь, Лютгер раньше других поравнялся со священником. Отец Петар был пеш; он зачем-то далеко отошел от своих, чуть ли не к центру котловины, но сейчас тоже возвращался.

Раздумав ехать дальше, рыцарь остановил коня рядом. Снял с седельной луки рог, дважды коротко протрубил: сигнал сбора на воинский совет. Этот звук, конечно, услышат и на холмах, но таиться от них уже не имело смысла.

Полуминуты не прошло, как вокруг собрались все, даже двое рыцарей-гостей, хотя их вообще-то никто не звал сюда, сигнал касался лишь орденских братьев. Ладно, пусть постоят рядом, раз уж братьев все равно недочет. К тому же Мархог привел в поводу Петарова коня, а это точно кстати.

– Итак? – первым заговорил священник. – Что ты решил, сын мой?

– Ночью у нас появится шанс пробиться, – Лютгер обвел глазами всех. – Поэтому ночи они ждать не будут.

Он выждал немного, давая возможность каждому осмыслить сказанное.

– Что ж, мы все исповедались, – кивнул брат Христиан. Остальные молча склонили головы.

– Дадим им бой прямо сейчас? – предложил брат Рик. Глаза его сияли нездешним блеском, он уже был почти в раю, изнемогал от нетерпения.

– Экий ты торопыга, сын мой… – отец Петар неодобрительно поморщился.

– А и вправду, чего тянуть? – поддержал юношу брат Отто.

– Да вам-то, дети мои, и вправду нечего, ваши грехи отпущены, – в голосе священника звучало подлинное раздражение, – но когда тут один из братьев (не буду на него палицей указывать) сказал, что, мол, исповедались все – он кое о ком забыл. Мечники, арбалетчики, кнехты еще отнюдь не все к вечной жизни готовы! Что же, бросите их тут во грехе, как надменный полководец простую рать на поле боя оставляет, дабы самому спастись?

Отто только крякнул: возразить ему было нечего. Юный Рик весь залился багрянцем.

Лютгер быстро глянул на Бруно, но тот словно бы не проявлял интереса к происходящему.

– Прошу простить меня, друзья мои, – с явным смущением заговорил Жансель де Тьерри. – Мне, наверно, не следовало бы подавать голос в вашем собрании, но… но неужто это единственный путь? Мы уже доказали свое мужество, бились храбро, никто не сможет с презрением сказать, будто мы сдались раньше, чем изнемогли. Не знаю, платит ли орденская казна выкуп, но я торжественно клянусь из доходов своего лена выкупить еще двоих, друзья мои и братья, а христианские владыки в Святой земле наверняка…

– Эти не станут брать в плен тех, кто пролил кровь стольких их воинов, – резко ответил Мархог, которому в собрании орденских братьев голос подавать тоже не следовало, но сейчас даже хорошо, что гостю возразил гость. – И говорить тут не о чем.

– Я бы тоже не стал, – отчеканил Бруно. И это оказались единственные его слова за все время совета.

Солнце опускалось над раздвоенной вершиной дальнего холма, крася распадок багряной жижей. Еще долго до времени, когда вокруг зашевелятся сумеречные тени.