Потерянная принцесса

– А с чего это эн Альберику перед ними отчитываться? – удивился Арнау. – Мы же королю служим!

– Вот это и есть лишние слова.

Люди переглянулись, и прозвучал неизбежный вопрос:

– Зачем же они придут?

Лютгер поморщился, но пришлось солгать:

– Мне сие достоверно не ведомо. Нам ли гадать, что заботит духовного пастыря?

Больше вопросов не последовало.

Остаток дня Лютгер заполнил полезной деятельностью. Поставил дозорного в юго-западном углу стены – следить за дорогой, определил очередность смены караула, спустился в арсенал, где в образцовом порядке сберегалось оружие; заодно обнаружил на капители колонны, державшей свод подземелья, уже знакомый герб с летящей птицей – здесь его сбить забыли. Пообедал в кухне, не запомнив, что съел. Вместо ужина выпил кубок разбавленного вина – и с наступлением темноты ушел, наконец, спать.

Занять супружескую спальню капитана постеснялся, и для него поставили раскладную кровать в горнице. Лютгер присел на постель и застыл, прислушиваясь. От тишины звенело в ушах; казалось, это стены возвращают еле слышный отголосок песен, недавно здесь звучавших. Чехол с роттой лежал рядом на скамье. Лютгер взял было его в руки, но сразу оставил – время музыки прошло.

Снаружи тоже было тихо. Только собаки время от времени взлаивали, не теряя бдительности.

Впервые за все дни в Монталье у фон Варена было достаточно и наблюдений, и времени обдумать их.

Первый узел вопросов был уже, по сути, развязан без его участия. Ему не нужно было беседовать с Имбертом и Сюрлеттой, чтобы понять: свой путь они избрали давно и зашли по нему далеко. Даже если монсеньор готов обойтись малой кровью, они не позволят себя помиловать – просто не согласятся произнести «Credo», чтобы вернуться под сень истинной веры, и вознесутся на небеса, где нет ни страха, ни боли, ни насилия. Те, кого они успели увлечь за собой, поступят, видимо, так же.

Но дети? Ни в чем не повинные малолетние отпрыски несгибаемых еретиков? Кто о них позаботится?

Лютгер предвидел лишь один ответ, но постарался пока отодвинуть опасную мысль подальше. Тем более что у него имелся еще другой неразвязанный узел.

Капитан королевской рубежной стражи Трес-Фонтс. С самого начала, будучи несомненно добрым католиком, он не скрывал недовольства, даже неприязни к инквизиции, и это можно понять. Но зачем нужно было спешно отсылать семью? Зачем отправлять с поручениями всех старых солдат и оставлять молодых? Наконец, почему сегодня ушли, несомненно, по распоряжению капитана, – якобы заготовлять грибы и ягоды на зиму, – женщины с детьми постарше, а остались лишь бессловесные младенцы?

Вывод напрашивался только один: эн Альберик опасался, что встреча с дознавателями чем-то повредит его близким и подчиненным. Что старые или малые могут о чем-то проболтаться. Но о чем? И почему все эти решения он принял после отправки письма? Лютгер вспомнил, как старался выбирать самые обтекаемые слова: «…брать под стражу здесь, в Монталье, даже тех, кто наиболее подозрителен на предмет ереси, было бы неосмотрительно…» Теперь он запоздало сообразил, что клирики, привыкшие к иносказательности, воспримут это как намек на ненадежность гарнизона. Однако капитан не знал, что там написано… или знал? Ему ничто не мешало вскрыть печать, прочесть и снова запечатать. Хотя это и бесчестно. Чтобы решиться на столь неблаговидный поступок, у славного рыцаря должны быть весьма веские причины…

Так ничего и не додумав, фон Варен вынужден был признать, что его разыграли, словно шахматную фигуру, и первый ход сделал не капитан, а монсеньор епископ. Альберик де Трес-Фонтс только защищался, и Лютгеру совсем расхотелось выяснять почему.

На следующий день около полудня ответ епископа в виде пары молодых монахов и двух десятков солдат под командой бывалого сержанта вошел в ворота монтальской крепости. Вовремя предупрежденный дозорным, Лютгер успел собрать и построить весь наличный гарнизон у подножия донжона, а сам, надев орденскую котту, до того спрятанную в дорожной котомке менестреля, расположился на нижней ступени, там, где они с капитаном стояли во время турнира.

Он с трудом справился с мыслью, что, возможно, сейчас нарушает приказ своего магистра. Впрочем, пожелай брат Анно высказаться определенно – высказался бы; а раз уж слова его были расплывчаты, значит, специально оставляли возможность широкого истолкования. Да и в любом случае фон Варен – брат-рыцарь, из Ордена не исторгнут, а потому имеет полное право на орденское облачение.

Сержант, приказав своим людям стоять смирно, с нескрываемым удивлением посмотрел на Лютгера, но, не видя иного начальства, отрапортовал:

– Я – Матье Бовезан, сержант стражи господина нашего епископа Памьерского, согласно его приказанию, привел сюда этот отряд. Указания монсеньора содержатся в этой грамоте, – он вытащил из-за пазухи кожаный футляр, перевязанный шелковым шнуром. – Но я должен вручить ее капитану де Трес-Фонтс, а вы, мессен, кто и откуда, позвольте узнать?