Потерянная принцесса

Конечно, камни зала – преграда для звука куда более надежная, чем ткань палатки. Но, как видно, есть тут слуховые отдушины. Или просто в коридоре может оказаться случайно кто-нибудь из слуг. Или даже обязательно окажется.

Анно фон Зангерсхаузен смотрел на него в упор. Похоже, время притч прошло.

«Так кто меня отправит в Хорасан, брат Анно?» – спросил Лютгер без звука, тщательно артикулируя движения губ.

«Эдуард Длинноногий», – это магистр показал частью так же, словами без звука, частью жестами, привстав и указав на бедра, потому что на самом деле прозвище Эдуарда было «Длинные ляжки». При других обстоятельствах это могло быть смешно, но сейчас ни у одного из них улыбки на лице не появилось.

Английский принц. То есть король. Он вот-вот двинется в Англию, дабы занять королевский престол – и свита его велика.

«Епископ», – магистр показал вокруг своей головы очертание митры.

Значит, не в королевской свите, а в епископской. Есть епископ при воинстве Эдуарда, его сопровождение тоже обширно, там можно затеряться, но…

«В орденском одеянии?» – Лютгер коснулся тевтонской котты, белой, помеченной черным крестом.

«Нет, – брат Анно качнул головой. – В одеянии мирского монаха. Приказываю и благословляю».

Тут тоже почти ничего говорить не пришлось, даже беззвучно. Магистр выдвинул из-под стола объемистую суму, приоткрыл ее, показал рукав простой рясы – в таких ходят ваганты – и…

Как должен выглядеть «мирской монах», Лютгер толком не представлял: редки такие в этом мире, прежде их пути проходили стороной. Наверно, вагантская ряса как раз ему подобает – если не вообще мирское одеяние, лишь внешне похожее на рясу. Ведь это не клирик по сути своей. Человек, который, живя в миру, придерживается монашеских обрядов – добровольно, по своему выбору, а не согласно обету.

Полубрат. Причем не такой, как братья-сержанты, – а как помогающие Ордену миряне.

«Приказываю, – фон Зангерсхаузен все прочел по его лицу. – И благословляю».

Власть Великого магистра над братом-рыцарем сродни власти епископа над рядовым клириком. Фон Варен смиренно склонил голову, хотя пол замка перед его глазами покачнулся, а в ушах шумела кровь.

«И это».

Лютгер взял в руки кошелек, скользнувший по столешнице от магистра к нему. Взвесил на ладони. Столь тяжело могло быть только золото…

«В бурой ли рясе, в орденских ли одеяниях, я – брат-рыцарь. К чему деньги тому, кто принял обет бедности?»

«А это не деньги, – магистр снова покачал головой, – Это пассагий. Взнос на дальний путь из Святой земли. Орден не обязан делать его непременно в серебряных марках».

Обо всем он позаботился заранее. Значит, точно знал, как окончится их разговор.

Сейчас фон Варен без сомнений ощущал, как упирается в него еще один взгляд, не принадлежащий магистру Анно. Горящий яростным пламенем – и притом ледяной. Неподвижный. Змеиный.

Взгляд золотого льва.

«Благословляю тебя на этот путь, сын мой, – снова повторил фон Зангерсхаузен. – И приказываю встать на него».

Легко поднялся. Обнял Лютгера крепкими, совсем не старческими руками, привлек к себе.

– Да пребудет Лондон твоим Хорасаном, брат-рыцарь, – прошептал он на ухо: просто тихо, не беззвучно. – Когда настанет время, Орден найдет способ отыскать тебя и дать знак, как быть с дальнейшим выполнением обета.

Брат Анно ни словом не прояснил, о каком ордене он говорит сейчас. А Лютгер столь же осознанно не спросил об этом.

Все уже было сказано. Тем не менее они простояли вот так, вплотную друг к другу, еще достаточно времени, чтобы прочесть «Credo».

– Тяжко тебе, брат-рыцарь? – прежним шепотом произнес магистр. – Не ожидал, что так закончится для тебя этот день?

– Тяжко, – рыцарь склонил голову. – Не ожидал.

– Терпи. Сумей вынести это, как пережидают самум, – магистр отстранил его от себя на вытянутую руку. – Он тоже внезапно налетает. Ты же знаешь.

– Знаю…

2

Конечно, он знал и это.

Лишь единожды ему пришлось пережить самум: песчаную бурю, яд-ветер, огонь-ветер, смерть-ветер. Но многие, оказавшиеся на пути самума, не переживают его вовсе.

Караванщики всегда берут с собой тех, кто на своих устах ощутил поцелуй песчаной смерти и с той поры безошибочно узнает ее еще издали. Должно быть, имелись такие знатоки и в отряде Эртургула. А вот в их нынешнем отряде не нашлось: во всяком случае среди людей. Лошадям, кажется, доводилось испить ядоносного ветра – некоторым. И они забеспокоились. В том числе конь, на котором ехал Лютгер.

Места сейчас пошли барханные, словно дорога решила устроить всем напоследок тяжкое испытание: мелкопесчаная сухая трясина под ногами, пылевая взвесь в воздухе. Удушливая жара давила на плечи. До сих пор им удавалось отыскивать источники или путевые колодцы прежде, чем опустевали бурдюки, однако теперь, когда уж добирались до воды, фон Варен приказывал грузить бурдюками не только мулов, но и часть коней.