Потерянная Россия

В конце концов, международная политика есть всегда производное от соотношения внутренних сил страны. И российская международная политика будет успешной и действительно блестящей только тогда, когда власть будет опираться на единодушное общественное мнение страны и когда лозунги ее внешней политики будут строго соответствовать содержанию ее политики внутренней.

На пороге 1937 года

Только что закончился один из самых интересных, насыщенных событиями годов послевоенной истории. Пожалуй, 1936 год был за этот период годом самым трагическим и критическим. Абиссинская война, очевидный крах Лиги Наций и прекраснодушной идеологии всеобщего разоружения, жестокая судорога гражданской войны в Испании, где на спине испанского народа пытаются свести свои счеты большевизм с гитлеризмом, бурное полугодие во Франции, во время которого многие уже предчувствовали новый крах демократии в четвертой по счету великой державе… Казалось многим, что вся Европа насыщена каким-то предвоенным динамизмом, что не нынче завтра вспыхнет новая, еще более, чем в 1914 году, беспощадная человеческая бойня. В особенности в последние месяцы ожидание войны стало какой-то навязчивой идеей у так называемой большой публики и излюбленной темой для писаний распространенных газет. Люди впали в какое-то привычно катастрофическое настроение — пусть будет что будет, все равно война неизбежна.

Признаю, что многие внешниеявления в международной жизни, в психологии отдельных ответственных государственных деятелей давали поводы, иногда весьма серьезные, к таким предвоенным настроениям. Но по существу общее направление мировых событий ни в какой мере не приближало нас к новой мировой катастрофе.

Собственно говоря, для новой большой войны в 1936 году или даже в 1935 году было в сто раз больше внешних поводов, чем в 1914 году. И тогда большая публика была так же мало психологически подготовлена к неожиданно для нее вспыхнувшей войне, как теперь эта же обывательская масса совершенно готова принять войну (конечно, ее ненавидя), которая не вспыхнет. Я не говорю здесь о случайных малых войнах, как бы эпохальных, о войнах, которые являются рубежами целых периодов в истории. Вре — мена для такой войны еще далеко после 1914–1918 годов не созрели.Поэтому в психологии народов господствует сейчас воля к миру, не всегда осознанная, но от этого не менее сильная. Можно утверждать, что объективно современная эпоха целеустремлена к миру, к социальному и культурному новому строительству.

Правда, в некоторых диктаториальных тоталитарных государствах, как в СССР, прострадавшее и отчаявшееся население часто мечтает о внешней войне как источнике освобождения от ненавистной власти. Но такая психология русского крестьянина или германского рабочего не может изменить общее направление событий нашего времени. И именно сознание своего одиночества внутри страны толкнуло Сталина на путь внешней мирной политики, заставило его цепляться за наиболее идеологически ненавистные ему правительства, но правительства сейчас наиболее сильные — правительства великих демократий.

Вопреки весьма распространенному сейчас не только в обывательской среде мнению, все хозяйственные, социальные и политические испытания, пережитые за последнее время, не ослабили, а усилили удельный вес в международных отношениях именно демократии.

Если мы взглянем на политическую карту мира, то сейчас же увидим огромную разницу в уровнях жизни великих держав демократических и тоталитарных. Возьмем, с одной стороны, Англию и Соединенные Штаты, с другой — Россию и Германию. Тут голодный уровень мучительной рабьей жизни — там преодоленный глубочайший хозяйственный кризис и небывалый экономический подъем.

На пороге 1937 года нужно прежде всего крепко запомнить факт чрезвычайного значения; недавний хозяйственный мировой кризис закончился, и ныне начался новый экономический подъем. Этот хозяйственный подъем прежде всего дает свои результаты в странах демократических, в странах свободного народного хозяйства. Если уже в самые мрачные годы кризиса советский квалифицированный рабочий достигал как максимума уровня жизни английского безработного, живущего на государственной пенсии, то теперь, при хозяйственном мировом подъеме, разница уровней свободных и крепостных хозяйств будет еще более разительной, и зависимостьтоталитарных государств от государств демократических еще более очевидной.