Потерянная Россия

Когда в момент Тарнопольского прорыва в начале германского контрнаступления я предложил Верховному главнокомандующему Брусилову сменить явно негодного генерала Гутора и на его место командующим Юго — Западным фронтом назначить генерала Корнилова, я встретил с его стороны почти такое же сопротивление, как Гучков со стороны Алексеева. Однако Корнилов все-таки был на эту должность назначен. Также вопреки мнению военных авторитетов 19 июля генерал Корнилов по моему предложению был назначен Временным правительством главнокомандующим на смену потерявшего волю к управлению генерала Брусилова.

Я привожу здесь справку об обстоятельствах служебного возвышения генерала Корнилова для того, чтобы было понятнее дальнейшее; для того, чтобы было понятнее, почему, несмотря на все признаки готовящегося военного выступления против Временного правительства, несмотря на огромное количество собранных мною о заговоре данных, я до последней минуты не видел, не мог увидеть среди заговорщиков генерала Корнилова. Упорно проводя его наверх, преодолевая при этом сопротивление его начальников и неприязнь к нему левых кругов, оставляя без внимания его чрезвычайно не дисциплинированные по отношению к правительству выступления, проявляя иногда даже чрезмерную снисходительность, я твердо до последнего дня был уверен в одном: в том, что отменно доблестный солдат и в политике в прятки играть не станет, и из-за угла стрелять не будет. К величайшему несчастью России — это оказалось не так.

Когда и где состоялось окончательное решение вести в диктаторы России генерала Корнилова — мне до сих пор неизвестно.

Думаю, что это было решено еще до назначения генерала Корнилова командующим Галицийским фронтом, т. е. между 2 и 7 июля. В этом меня убеждает тон первой же телеграммы генерала Корнилова к правительству в ответ на указ о его назначении командующим фронтом. Впрочем, возможно, что эмиссар заговорщиков Завойко решил сам ускорить события.

Только что упомянутая телеграмма не по содержанию, — ибо здесь генерал Корнилов шел с некоторым опозданием навстречу моим как военного министра требованиям, — а по форме носила явно угрожающий, требовательный, ультимативный характер. Дав чрезвычайно резкое описание положения на фронте, генерал Корнилов продолжал: «Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого от первого дня сознательного существования до ныне проходит в беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах. Необходимо немедленно, в качестве меры временной и исключительной, введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий… Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному назначению — защиты родины и свободы, — то я, генерал Корнилов, самовольно снимаю с себя полномочия главнокомандующего». Этот изумительный документ, как оказалось потом, был написан не кем иным, как г. Завойко.

О приостановке наступления я уже сделал соответствующее предложение генералу Брусилову; применять вооруженную силу в борьбе с дезертирами, грабителями и прочими предателями обязаны были все военачальники неоднократными моими приказами. Восстановления смертной казни на фронте уже до генерала Корнилова требовали армейские комитеты.

Таким образом, суть выступления Корнилова была не в содержании, а в жесте «сильного человека». Этот жест сейчас же в Ставке, в Могилеве, повторил Центральный комитет Союза офицеров. Временное правительство получило за подписью полковника (к. — д.) Новосильцева телеграмму, в которой уже без всяких обиняков говорилось, что за неутверждение мер, предлагаемых генералом Корниловым, все члены Временного правительства… «отвечают головой».

Беспристрастный историк впоследствии признает: несмотря на все недопустимые, возмутительные словесные грубости, никогда никто из советских делегатов в первые недели падения монархии ничего подобного по отношению к правительству себе не позволял. Генералу Корнилову и полковнику Новосильцеву их дерзость прошла безнаказанно. Почему? Да просто потому, что Временное правительство почитало извинительным и даже, пожалуй, естественным чрезмерное возбуждение военных людей, непосредственно и особенно больно переживавших новые удары на фронте; естественным особенно в минуты, когда все даже в тылу потеряли немного душевное равновесие.

Запальчивость и наскок генерала Корнилова мне лично тогда даже нравились. Резкостью выражений нас — людей из Временного правительства — удивить на четвертом месяце революции было невозможно; вывести из себя — тем более. Ведь и слева горячие революционные скакуны сильно брыкались, пока сами не вошли в оглобли власти. Мне думалось: сознание государственной ответственности выровняет, вымуштрует политически и генерала Корнилова с его ближайшими военными друзьями.