Потерянная ведьма

Не обращая внимания на бурю, Михаэль с укором взглянул в небо, словно искал там ответы на свои вопросы. Затем, обратившись к стражнику, стоявшему неподалеку, он приказал ему подойти с банкой, в которой находилась фея Рыбка.

— Можете уходить, я сам завершу весь процесс, — произнес он, оглядываясь по сторонам, словно ища кого-то. Его голос был спокоен, но в этом спокойствии таилась угроза, словно ледяное острие, пронзающее душу. Он продолжал осматриваться, словно ожидая появления кого-то еще, и это усиливало мое беспокойство. Внутренний голос подсказывал, что происходящее выходит далеко за рамки обычной игры; это был ритуал, чреватый непредсказуемыми последствиями.

Неожиданно, словно в ответ на безмолвный вопрос, раздался голос, который эхом прокатился сквозь шум ветра:

— Тут три договора. Исполняй!

Михаэль усмехнулся, и в его глазах мелькнуло что-то жестокое.

— Три, да, три. Спасибо за напоминание. Я не забыл, — прошипел он, голос его был похож на шуршание змеи.

Напряжение в воздухе стало настолько густым, что его можно было ощутить физически — каждый вздох казался тяжелее предыдущего, каждый удар ветра — предвестником катастрофы.

Освободив фею Рыбку, Михаэль протянул ей руку. Она, словно испуганная птица, резко устремилась ко мне и взлетела на мое плечо, прижимаясь к моей шее в поисках защиты.

— Держись, — прошептала она, ее голос дрожал от страха.

— Агата, передай коробку, — обратился Михаэль ко мне, и на его губах заиграла зловещая ухмылка. Гнев закипал во мне, я была готова броситься на него, но слова Рыбки удержали меня. Нужно было сохранять хладнокровие, хотя это было невероятно трудно.

Не дожидаясь моей реакции, Михаэль швырнул кусок сырого мяса. Существо, в которое превратилась Лиза, вырвалось из веревок и, совершив стремительный прыжок, поймало мясо на лету, проглотив его и обнажив кроваво-красные десны. Теперь оно подчинилось Михаэлю, прильнув к его ногам, как преданный пес.

— Думаю, я сам позабочусь об этой «собачке». Она не выполнила договор, а значит, смерть ей. Но она уже мертва! — воскликнул Михаэль и залился громким смехом, издеваясь над нашим горем. Этот презрительный хохот, наполненный садистским удовольствием, продолжал гудеть в моей голове. Его слова были пропитаны цинизмом и жестокостью, и я поняла, что Михаэль перестал быть человеком, он сам стал зверем за долгие века жизни. Это было не просто выполнение условий договора; под холодным расчетом Михаэля Лиза принесла себя в жертву.

Мое терпение лопнуло. Я была на грани нервного срыва, готова наброситься на Михаэля, когда внезапно между нами возник Фабиан, словно стена, преградив путь моему гневу. Его лицо выражало растерянность и недоумение.

— Почему мне никто не сообщил, что они уже покинули святилище? — удивленно прозвучал его вопрос, наполненный недовольством. Было ясно, что он не осведомлен о происходящих событиях. Его взгляд метался от меня к Адриану, потом от Элиота к Альбусу, а мы опускали головы, не в силах ответить. Он глянул на Михаэля и на существо с красно-медными волосами и лицом зверя, сидящее у его ног, словно пытался собрать разрозненные кусочки мозаики, чтобы понять, что происходит. Наконец, его взор остановился на мне, и он выдохнув, задал мне вопрос, который, казалось, остался висеть в воздухе:

— Где моя дочь?

Его вопрос прозвучал не как забота любящего отца, а как требование, предъявленное человеку, который, по его мнению, обязан знать ответ. Альбус, не скрывая своего презрения, выкрикнул в ответ:

— Не поздновато ли вспомнил о ее существовании, отец?

Его сарказм был острым, как лезвие, режущим и безжалостным. Фабиан, ошеломленный и растерянный, еще раз обвел нас взглядом, но не найдя среди нас Лизу он продолжал смотреть с недоумением в глазах. Он искал ту, ради которой когда-то был готов отдать весь мир, и ту, которую ради себя самого однажды бросил. Его плечи опустились в безнадежном жесте, выражая полное непонимание ситуации. Он выглядел потерянным, словно ребенок, заблудившийся в огромном и враждебном лесу.

Михаэль, наблюдавший за этой сценой, неожиданно указал на злобное существо, сидящее у его ног.

— Хочешь забрать свою «собачку»? — спросил он и разразился опять громким смехом. Его голос звучал с издевкой, а на лице расплылась жестокая усмешка. Он наслаждался чужой болью, издеваясь над отчаянным отцом.

Фабиан, поняв, кто сидит у ног Михаэля, вскрикнул, и его голос сорвался:

— Нет! Нет! Ты обещал, что не убьешь ее, если Агата принесет тебе артефакт и отпустишь ее!

Он рухнул на колени перед Михаэлем, его лицо было мокрым от слез, а голос дрожал от безысходности. Его мольба была пропитана отчаянием и уязвимостью, без намека на гордость, лишь искренняя и всепоглощающая любовь к дочери.

Михаэль, с видом человека, который только что проглотил муху, заявил с напускной уверенностью:

— Я обещал и не убивал ее, пусть высшие силы подтвердят мои слова.

В этот момент начался мелкий дождь. Михаэль, еле сдерживая свой гнев, пробурчал обиженно:

— Можно было и иначе, зачем все время портить мне прическу?