Потерянная земля

Вот и это «нехорошо» из той же серии. Запретное — но завораживающее. Ноги Вики стали ватными. Она уже хотела остановиться, да что там; хотела убежать, потому что накатывала жуть, собиралась по каплям где-то в груди, леденя сердце.

Здесь что-то произошло. Что-то страшное.

А ноги вели сами. Подгибались, так что ее непроизвольно начало покачивать, словно пьяную. Но — шагали. Веранда смотрела на нее приоткрытой дверью, ее раскачивал ветерок, едва заметно — но фоном вдруг выступил легкий скрип петель, на границе слуха.

В груди льда прибавилось, но внизу живота растекся кипяток. Ее затрясло.

— Нина! — она не выкрикнула, а взвизгнула. По телу побежали мурашки, кожа на затылке решила собраться в складку. Вика попыталась взять себя в руки, ничего не получилось. — Нина, ты здесь?

В этот раз вышло получше. В ответ — только скрип петель и шелест целлофана. Ее услышал только ветер, швырнул в лицо горсть холодного тумана, в котором тонул огород.

Не заходи.

Ноги не слушались, вели к крыльцу.

Не…

— Нина!

… заходи.

Но ее тянуло, как магнитом.

В пальцы ткнулось холодное дерево, влажное, ноздреватое. Хоть и крашеное. Петли заскрежетали так, что сердце пропустило удар — а потом сорвалось в стакатто.

Веранда дохнула холодом, легким запахом свинца. Темно, несмотря на то, что вдоль всей стены идет рама из десятков мелких окошек ромбами. Стекла и здесь нет… да вот оно, заботливо сметено в кучу, Нина еще не успела убрать. Что-то зацепило за предплечье, больно царапнуло. Засов, висящий на единственном гвозде, остальные топорщатся рыжими остриями во все стороны.

Сюда кто-то вломился.

Она подняла рукав фуфайки — на предплечье выступила кровь. Вика слизнула ее.

Вкусная.

Не смей входить!

Дверь в дом приоткрыта, топорщится возле ручки вырванной из-под располосованной обивки сырой ватой. Вика шагнула на ступеньку, на следующую…

Только тут до нее дошло, что она старательно не наступает в… следы

… огромные темные пятна. Запах свинца усилился, к нему добавился еще один…

Пятна вели из двери в дом на выход. Они действительно напоминали следы, только таких огромных следов не бывает. Нет таких ног.

— Нина, ты здесь? — все ее существо умоляло — «заткнись и беги!!!»; однако, голос на этот раз прозвучал беззаботно. Вика почувствовала, как в ней происходит борьба — взрослая разумная женщина понемногу уступала натиску того звериного, что стаскивало в детстве руки под одеяло. — Нинка! Слышишь, у тебя таблетки есть? — помимо воли, губы начала растягивать идиотская улыбка. Моноспектакль, попытка обмануть саму себя. Заранее бесплодная.

А ноги уже подняли ее по ступенькам и неотвратимо потащили к приоткрытой двери. Петли навешены на ее сторону, поэтому ей не видно, что делается внутри.

Тому, кто шел на выход, оставляя огромные… следы

… пятна, понадобилось… Да что уж там, понадобилось два шага, чтобы добраться до выхода. В ее шагах выходило не меньше семи — восьми.

Запахи уже валили с ног. Пахло не свинцом, теперь она чувствовала это хорошо.

Пахло бойней. Кровью и дерьмом из разорванного кишечника.

— Нинка! Ты слышишь?

Дрожащей рукой коснулась холодного металла ручки, потянула на себя…

И все же заорала, хотя и была готова увидеть открывшуюся картину, освещенную серым светом туманного вечера, сочащимся сквозь погребально шелестящий целлофан.

Глава 6

Она долго готовилась, все боялась, что не хватит духу. Злость вспыхнула и перегорела, осталось лишь тяжелое послевкусие беды. Ее посмели обидеть. Она всю жизнь отвечала обидой на обиду, спуска никому не давала.

А тут было страшно. При одном воспоминании о том, что текло в венах обидчика пробирал мороз по коже. Точно так же она чувствовала себя в обществе Кати, покойной завклубом. Но с той было проще, они практически не пересекались…

А в том, что к пропаже Вовы была причастна эта тварь, Галя не сомневалась. Они оба такие — что мертвая была, что живой стал. Они оба сумели вернуться с полигона, а оттуда нет возврата.

Но больше нет полигона, бункера…

И Вовы больше нет рядом.

Наконец, она решилась. Достала заранее приготовленную бутыль бензина — держала для примуса, но один хрен, скоро готовить нечего будет, так что остатков ей хватит…

Вылила в кастрюлю, разбавила растительным маслом… Пропорций она уже не помнила, налила один к одному; да и неважно это, гореть все равно будет так, что святым тошно станет. И водой заливать бестолку. Коктейль товарища Молотова. Показалось, что масла маловато, вздохнула — но вылила еще полбутылки.

Масло — по вкусу.

Последнее.

Надеюсь, вкус оценят… Ладно, сегодня на жире поджарит… А завтра и жарить ничего не надо. Нечего завтра жарить, все кончилось. Вова пропал — и ей еще урезали норму.

Пришли в дом и забрали лишнее. Смерть Лебедева не изменила его решения.

А она даже не сопротивлялась, не перечила, молча сидела на стуле, пока они лазали по кухонным шкафам. Они ее ненавидели — и накинулись с радостью… Удивляться нечему — она всю жизнь со всеми цапалась…