Потерянное дитя (СИ)

Но гнев мужчины это никак не усмирит, и в стену полетел уже сам графин.

Занзас тяжело выдохнул, нащупал рукоять пистолета на бедре и крепко сжал. Оставался только зал для тренировок внизу, и выдержит ли он его ярость…

Прежде чем уйти, босс Варии обернулся и посмотрел на Реборна.

— В школу она завтра не идет, и… Больше такие эксперименты с переносом не проводить, — прорычал мужчина и громко хлопнул дверью.

Киллер нахмурился и спрятал глаза за полой шляпы.

Похоже, там действительно случилось что-то серьезное…

***

Просыпаться было тяжело.

Неимоверная усталость и чувство опустошенности затопили тело и не хотели отпускать.

Я приоткрыла глаза, которые нещадно горели, будто и не спала вовсе, и посмотрела на задернутое портьерой окно. В комнате было темно. Нашарив рукой на прикроватной тумбе телефон, активировала его и с недоумением, чуть прищурившись от ударившего света, уставилась на экран.

09:38.

Это…

Мне же вроде в школу надо было…

Отменяется?..

Рядом кто-то завозился.

Я повернулась и подсветила телефоном, с удивлением заметив Инну, которая по самую светловолосую макушку укрылась одеялом, спасаясь от света.

Нахмурилась, не понимая причины ее ночевки, но не дергала девочку, просто встала и направилась в ванную.

Из зеркала на меня смотрело довольно бледное отражение с тусклыми глазами и поджатыми губами. Растрепанные волосы, которые с трудом удалось более-менее причесать — ложиться спать с мокрой головой плохая идея.

Вчерашний день был… очень трудным.

А вечер выкачал последние силы.

Я крепко стиснула край раковины, разглядывая свое лицо.

Неужели я так к нему привязалась за это время, что мне… было так больно? Что мне до сих пор больно? И от одной мысли и картины, застывшей перед глазами, стискивает горло, а внутри поднимается горечь?

Вскинула в тщетном вопросе брови, с тоской глядя себе в темно-карие глаза. Тяжело и судорожно выдохнула и подставила ладони под холодную струю воды, быстро умываясь.

Это странно и неправильно. Я ведь не могла так быстро привыкнуть?

Или это просто был страх, из-за того, что увидела его смерть? Это и не оставило равнодушной?

Тогда почему я безучастно восприняла смерть матери и не страдала от потери? Потому, что знала, чувствовала, что она не любила меня, я была ей в тягость, и она особо и не скрывала, что хотела избавиться от меня? Да, она как-то заботилась обо мне, я была одета, обута и накормлена. Но от воспитателей в приюте за четыре года получила больше тепла и участия, чем от матери за пять лет жизни. Она делала, ибо была обязана, но в действиях не было искры и чуткости.

А за десять дней с отцом я ни разу не ощутила от него лжи или масок, как это бывало с матерью, лишь своеобразную заботу и довольно справедливую строгость? Да он же интересовался мной! Ему было интересно, чем я жила! Ему просто важно это знать. Как и волнение о моем здоровье.

Это странно… и это не оставляло равнодушной, задевая что-то внутри.

Но это же неправильно!

Я расстроено ударила кулаком по раковине и закусила губу, из-за тупой боли в руке.

Черт…

Он ведь говорил, что ему плевать. Что забирал меня, чтобы никто другой не наложил лапу. Что ему все равно.

Но все его решения, действие и поведение…

Я… я не понимаю!

— Ви-ик, — жалобно раздалось под дверью. — Мне нужно в туалет…

— Сейчас! — бросила Инне, еще раз умылась и закрыла кран. Так же, как и заперла свои чувства и переживания.

Когда я уже почти оделась, натягивая поверх рубашки свитер, дверь распахнулась, и на пороге застыл Реборн, который хмуро осмотрел меня и Инну, которая перед зеркалом поправляла себе волосы.

— Завтрак был час назад, — сообщил он. — У вас есть полчаса на еду. К одиннадцати мы выезжаем в город. Твой отец уже уехал, но ждет нас в гостинице.

Я только кивнула и направилась неторопливым шагом на кухню, держа за руку Инну. Там нас покормили спешно сделанным омлетом и горячим чаем, а потом киллер погнал до машины, которая сиротливо ждала на подъездной дорожке.

Неужели все успели разъехаться, а остались только мы вдвоем?

— Вик! — уже на лестнице, когда спускались к транспорту, позвала Лебедева, выскочившая на улицу в сиреневом платье, которое трепал ветер, разве что накинула на плечи теплую шаль. Выглядела женщина как-то беспомощно и растеряно.

— Что? — я остановилась и обернулась, лишь перед этим взглядом направила Инну в машину, чтобы не стояла лишний раз.

— Я всегда буду рада видеть тебя в своем доме, — тихо и со слабой улыбкой произнесла Маргарита, выражая взглядом сожаление.

Она знала, что я сюда не вернусь. Но все равно звала.

Может, Лебедева и считала себя моим Облаком, но, как говорил Реборн, Облако всегда в стороне от Семьи и действует с независимой стороны.

Я отвернулась и села в машину, скинув с плеча на соседнее место рюкзак и захлопывая дверцу.