Потерянное лето (СИ)

Его искали. Везде, где он мог оказаться. Дошло до того, что Лёша, не придумав лучше способа, выскакивал на каждой станции и бродил до ночи по округе, окликивая друга в тишине и надеясь. Но надежда быстро сломилась. И так же быстро из «безвестно пропавшего» Игорь был признан «умершим».

Но даже разбитая надежда оставалась надеждой и хранила в себе то, чем её наделил Лёша. Он уже не верил, но помнил и ждал. Год. Второй. И наступил третий, когда он оказался в поезде, совсем не думая, отправляясь в забытый уголок земли.

Лёша сел рядом. Он ничем не мог ободрить друга. Не представлял, что может сделать.

— Три года, — прошептал Игорь, взвешивая в словах потерянное и упущенное. Всё то время, пока его не было. То время, которое он сам не знает, где провёл. — Как это возможно?

— Я не знаю. — Если бы Лёша знал, он бы точно рассказал. Не стал таить.

Игорь тяжело вздохнул и поднял голову. Он не видел закатного неба, не понимал, насколько далеки сопки и горы за ними, и терялся, сидя на месте.

Лёша почувствовал его взгляд.

Когда посмотрел, на душе помутнело: карие глаза обратились выжженной землёй.

— Где я был?.. — тихонько спрашивал он, словно каждое напоминание об этом, сильнее врезалось в кожу, беспощадно лупило, и он сильнее осознавал, сколько было потеряно. — Куда меня занесло?

— Не знаю, — беспомощно повторил Лёша. Эту тяжесть хотелось снять с них обоих. — Но… я рад, что ты вернулся.

Лёша сцепил кулак, надеясь, что его слова не звучат эгоистично. Но те года, действительно, были мукой – где он? Что с ним? Живой или мёртвый? И неизвестность заставляла переживать вечерами и придумывать всякого невозможного и ужасного, о чём хотелось забыть тогда же, чтобы не гложить себя, не терзать образ потерянного друга.

— Нужно будет сообщить твоим родителям. — Эта мысль пришла совсем случайно. — Все переживали за тебя. Искали. Я тоже. И шрам этот получил, пока искал тебя. Налетел на металлический прут. Но… какая теперь разница, если ты здесь? Живой и невредимый? Нужно вернутся. Все обрадуются.

Лицо Игоря не изменилось. Оставалось серым и неживым. От резвости не осталось и следа – всё было стёрто.

— А если я сделал что-нибудь?.. — с тревогой спросил он. — Убил кого-нибудь? Что тогда? Чем я мог заниматься три года?.. — Его голос затухал быстрее, чем синело небо. — Я думал… это был сон. Я в поезде. Еду к тебе. Смотрю в окно. А там виды… безграничные. Не могу оторваться. Меня манит туда. Так сильно, что я забываю обо всём. А в голове пустота. И я выхожу на остановке. Иду, куда глаза смотрят. Но я думал, мне это приснилось. Когда я проснулся, я снова был в поезде. И ехал к тебе.

***

— Может, ну, всё-таки позвоним твоим родителям?

Утром Игорь выглядел хуже. Появились круги под глазами. Он не спал. Размышлял и строил догадки о том, что произошло. Могло произойти и своими руками он мог совершить. Сколько страшного он придумал себе? Сколько нейтрального? И попытался ли представить что-нибудь хорошее?

— Не надо. Пока. — Равнодушно отозвался он.

В глазах ни намёка на влагу. Он мог расплакаться, но оставался непроницаемым. Мог вопить в агонии безызвестности, но сидел спокойно и думал. Слишком спокойно, что вызывало больше волнений. Лицо превратилось в маску, покрытую воском томления.

— О чём думаешь?

Игорь не заикнулся об очевидности вопроса.

— Почему пошёл. И забыл.

— Это… важно?

— Разве это может быть не важным? Что бы ты чувствовал на моём месте? Я думаю, не меньше моего висел над всем этим. — Игорь громко вздохнул. Он потратил весь воздух в лёгких на этот размеренный темп и попытку казаться невозмутимым и контролирующим ситуацию.

Раньше Игорь без передышки мог болтать и не сбиваться с мыслей.

Таким, каким Лёша видел его сейчас, он предстал впервые.

— Боже, — прошептал Игорь и закрылся руками.

Его трясло.

От взгляда на друга из души прорывались чёрные силки. От них шла вредность – ироничная жалость. Лёша не понимал, из каких мыслей она полезла, но удерживал её, не давал покинуть пределы собственного тела. Сейчас он должен проявить поддержку, сочувствие, показать, что ему не безразлично, но, пока Игорь бездействовал и дрожал, тогда как всегда шёл напролом и сбивал препятствия с пути, не побеспокоившись о последствиях, эти слова оборачивались бездушной фальшью и меркли. Сохли и разваливались в песок. Из которого выглядывало одно единственно верное чувство из недопустимого.

— Что будешь делать?

— А мне откуда знать? — Игорь сильнее вжал ладони в лицо.

— Ну, а если не тебе, то кому?

Слова Игоря действовали на него самого.

— Это – не та ситуация, где я мог бы без сомнения сказать, что мне делать дальше. Это – не шутки… Я, правда, забыл, что случилось – как быть с этим?

— А зачем тебе изначально, ну, потребовалось забывать? Зачем ты пошёл туда?

— Я же сказал, что не знаю! — вспылил Игорь.

— Или не хочешь знать?

Лёша знал, что силки вырвались и сдавили. Но не его, а друга. Он поступал нехорошо – давил, вгонял в неприятные мысли, но делал то, что было честным.