– Мама, – позвал один, и остальные, один за другим, подхватили: «Мама, мама». И вот они уже стенали хором, как раньше, глядя при этом на Триш. Где-то секунду Чет думал, что они, должно быть, принимают Триш за свою мать или, может, хотят, чтобы Триш
Триш в ужасе посмотрела на Чета, потом вниз, на ребенка, которого медленно опустила к себе на колени. Маленькая девочка смотрела на них пульсирующими серебряными глазами.
Триш затрясла головой.
– Нет, – слабым голосом проговорила она.
Чет вынул из ранца нож.
–
Триш бросила взгляд на клинок.
– Чет? Что…
– Триш, положи ее.
– Нет.
– Это не Эми, – сказал Чет. – Триш, послушай меня.
Взгляд девочки обратился на нож, и она зашипела.
Чет потянулся, чтобы схватить ее, но она, брыкнувшись, вырвалась из рук Триш и плюхнулась на крыльцо. Перекатившись, она встала на четвереньки и быстро – неестественно быстро – поползла прочь.
Чет вскочил на ноги и, выхватив пистолет, устремился за ней.
– Нет! – закричала, надрываясь, Триш. –
Младенец одним прыжком преодолел ступеньки и боком, как краб, пустился прочь на четвереньках, странным, неестественным образом выворачивая конечности. Девочка злобно глянула через плечо на Чета своими выпученными, пульсирующими глазами, и беззубо оскалилась, будто калечный паук из худших его кошмаров.
Чет выстрелил в тот момент, когда ребенок добрался до конца дорожки. Девочка прыгнула в кусты, и он так и не понял, попал он или нет.
–
И он побежал за ней.
Она остановилась, повернулась и посмотрела на него своими пульсирующими серебряными глазами.
– Чет, я тебя лю…
Чет выстрелил, и пуля попала ей в грудь, опрокинув в траву, разорвав чуть ли не пополам. Он застонал так, будто это ему разворотило грудь, потом подошел к ней, стиснув зубы так, что у него заломило челюсть. Занес нож.
Ее выражение смягчилось, руки и ноги приняли прежнюю форму, и она потянулась к нему своими крошечными пальчиками.
– Папа, – сказала она тоненьким, детским голоском. – Пожалуйста, не делай мне больно, папочка.
Его пальцы все сильнее стискивали рукоятку ножа, и он подумал о Гэвине, человеке, которому пришлось застрелить двух своих сыновей. Подумал, что нет на свете пытки хуже этой. И голос Гэвина вернулся к нему:
–
В глазах Ламии, устремленных на него, полыхнула ненависть, а потом они медленно закрылись.
Чет отвернулся и зарыдал.
Глава 97
Триш сидела на крыльце и смотрела, как Чет медленно бредет по дорожке, поднимается по ступеням. Он подошел к ней и упал рядом на колени.
Она вгляделась ему в лицо, надеясь, вопреки всему, на чудо, на какую-то тень надежды. Но не увидела ничего, кроме боли и отчаяния. Отвернувшись, она всхлипнула, почувствовала его руку у себя на плече.
–
Его рука упала, и он бессильно откинулся назад, привалившись к стене.
– Прости, Триш. Мне так жаль, прости.
Она едва слышала его.
Она не знала, сколько они так просидели, он – глядя на луну, она – на кровь, медленно сохнущую у нее на пальцах. Но потом он опять позвал ее по имени, и она вдруг поняла, что луны уже больше нет, и на горизонте появилась бледная тень рассвета.
– Нам надо отсюда выбираться, – сказал он. – Не знаю, сколько у меня еще осталось времени.
Она не ответила, продолжая глядеть пустыми глазами в сторону болот. Чет подхватил ее под мышки и поднял на ноги – на оставшуюся здоровую ногу.
Триш уже давно распрощалась с идеей, что все это, может быть, еще сон – кошмар, от которого она рано или поздно пробудится. Теперь она надеялась, что, по крайней мере, она сошла с ума, и все это были галлюцинации.
– Это ведь все не реально, правда? То есть… как такое может быть?
– Я уже больше не знаю, что реально, а что – нет, – горько ответил Чет. Он снес ее вниз по ступеням крыльца, потом по дорожке к «универсалу». Помог устроиться на пассажирском сиденье. Завел мотор, и они поехали прочь от дома.
Триш заметила их, когда они проезжали мимо кладбища. Дети собрались вокруг чего-то, лежащего в траве.