Потерянные боги

– Съесть монеты? – Чет взял монету, сжал между пальцами. На ощупь она была как очень жесткая кожа. – Это что, должно меня вылечить?

– Да.

Чет положил монету в рот, начал жевать. Монета очень быстро растворилась – практически испарилась – у него на языке, оставив во рту привкус горечи.

– Ничего не происходит.

– Подожди.

Повсюду – везде, где у него были раны или ушибы – он вдруг почувствовал щекотку, странный зуд, и боль начала отступать. Чет быстро проглотил оставшиеся монеты.

Сверху, из круглых дверей-люков, до них долетели звуки музыки: прихотливая, сложная мелодия. Кто-то или что-то начало петь душевным сочным баритоном.

Чет запрокинул голову и закрыл глаза, отдавшись музыке. Боль утихала.

– Жаль, королева Ойя этого не слышит, – сказал Эдо. – Турниры ей никогда не нравились, но музыку она любила. Боюсь, этого больше не будет… Не для нее. – Он вздохнул. – Быть может, завтра, на ристалище, прояви я отвагу… боги улыбнутся мне, и я завоюю себе свободу… Снова вернусь к ее ногам.

Чет открыл глаза.

– Снова станешь рабом?

– Нет, не рабом. Я никогда не был ее рабом. Я был ее слугой.

– А что, есть разница?

– Да, – сказал Эдо, и по его голосу Чет понял, что сильно задел его. – Эти обреченные души, которых ты видишь вокруг – большинство из них воры, бандиты, торговцы плотью. Те, кто оскорбил богов. Я здесь потому, что совершил преступление, посягнул на то, что принадлежало Велесу. – Его тон смягчился. – Я служу Ойе потому, что без нее в сердце у меня пустота. Если служишь богу… Пускаешь его к себе в сердце, эта жизнь, эта магия, она дает тебе целостность. Чет, разве ты не чувствуешь? Прямо сейчас, вокруг нас? Даже в этой яме? Это все боги. Они дают и берут; одни боги берут больше, чем другие. Но в одном ты можешь быть уверен: та толика жизни, что существует в этом мертвом мире – это дело их рук.

– Мне кажется… – Чет вдруг замолчал. – Ничего себе, как странно! – Он видел свою руку, ту, отрубленную: призрачные, точно сотканные из дыма очертания. – Что происходит?

– В каком смысле?

– Посмотри… Моя рука… – Туманные формы словно густели, теряя прозрачность. Чет вдруг понял, что он чувствует руку: ее тепло, а потом – щекотное, зудящее ощущение, будто у него под кожей копошились черви. Как тогда, на барже, когда они пересекали реку.

– Да, это ка.

– Что за хрень это ка?

– Есть ба, и есть ка. Ба – это ты, твоя истинная суть. Ка – лишь глина, из которой ты сделан здесь, в мире ином, сосуд для твоего ба.

– Угу.

– Ба живет здесь. – Эдо постучал его по лбу. – Твой череп – это его клетка. Когда клетка ломается, ба вырывается на волю. Ты разве не видел призраков?

– Э?

– На арене. Те, у кого череп пробит или раздавлен. Их ба, оно вырывается наружу и улетает.

Чет подумал о Джонни, о странном видении, которое вылетело у него из головы.

– А что после этого происходит с твоим ба?

Эдо пожал плечами.

– Большинство из нас верит, что ба, выпущенное на волю, подхватывают ветра хаоса, и так оно скитается до скончания вечности. – Эдо взглянул вверх. – Знаю одно – иногда случается, когда облака низкие и ветер дует, как надо… Их видно. Как они вьются наверху, будто кипящий туман. А иногда их бывает и слышно – их стоны и крики. Не слишком приятные звуки.

– Так, значит, эти деньги, ка… Из чего их делают? Не из других же душ?

Эдо кивнул.

Чет поморщился от отвращения.

Эдо ухмыльнулся.

– Да, есть такие, кому нравится делать вид, будто все мы тут – не упыри. Думаю, монеты – это способ сделать более приемлемым тот факт, что мы едим друг друга. Но есть и другие, кто совершенно не против есть ка прямо с кости. Души, демоны, да много кто еще. Некоторым так даже больше нравится.

Мысли Чета метнулись обратно в Стигу, к тачкам с отрубленными руками и ногами, и тут его отрубленная рука начала обретать вес. Она почти ничего не чувствовала, но он уже мог сжать пальцы. «Еще не все потеряно, – подумал он, стараясь не давать воли охватившей его радости. – Триш, милая, еще не все потеряно».

– Видишь. Твое ба придает форму съеденному тобою ка. Если твой дух силен, тебе даже не нужно ка. Твое ба само исцелит себя. Но на это потребуется время, может быть, годы. И наоборот, у того, кто слаб духом, ка гниет и вянет.

Чет сжал свою новую руку в кулак, постучал костяшками по стене. Его плоть все еще казалась какой-то прозрачной, но на ощупь была вполне осязаемой. Он ткнул себя в бедро; оно тоже, похоже, совершенно исцелилось. Упершись в стену, он оттолкнулся и встал, опираясь на здоровую ногу. Осторожно перенес вес на ту, что была сломана. Никакой боли. Он осторожно сделал шаг, потом другой.

– Быстро они работают, эти монеты.

– У одних быстрее, чем у других. Твой дух силен, Чет.

Троу внесли еще два тела на одних носилках. Одно из тел было обезглавлено; другое принадлежало юной женщине.

– О, нет, – сказал Чет, прохромав к решетке. – Ана, – позвал он. – Ана!