Потерянные души

Пошел вон, козел вонючий! - в голос заорал Пчела, вскакивая на ноги. - Вон пошел, падла!!..

Красномордый клиент тоже вскочил и выкрикнул дрожащими от обиды губами:

Что это вы себе позволяете?! Да как вы...

Белый как мел Пчела зарычал и рванул на себя ящик стола. Мгновение - и ошеломленный Панасюк увидел возле своего носа черную дыру ствола Стечкина.

Сука! Тварь! - гремел банкир. - Проваливай к гребаной матери, или я тебе башку снесу, понял?

Панасюк, наконец, все понял. Он развернулся и, опрокинув стул, опрометью бросился к выходу.

Оглушительно хлопнула дверь. Пчела рухнул в кресло, его буквально трясло. Только спустя несколько минут он кое-как пришел в себя. Дрожащей рукой сунул Стечкина обратно в стол и, покачав головой, пробормотал себе под нос:

Хрен с ним!.. Ничего, обойдемся как-нибудь и без дачки в Сочи...

XX

Весна началась для Космоса так, как не начиналась никогда прежде. Не грязными лужами на асфальте, а первыми проталинами на лесных опушках, не однообразным вороньим ором, а фантастическим многоголосьем пичуг всех мастей, не сизыми выхлопами разом вываливших на дороги "чайников", а волнующими ароматами просыпающихся трав и деревьев.

Никогда прежде не видел он, например, подснежников - неожиданно крупных, с нежными, бархатистыми лепестками. Так странно было находить эти цветы среди комьев не стающего еще рыхлого, ноздреватого снега. Вообще, нового и странного для Космоса вокруг было много - и в лесу, и на пасеке, и в доме старого пасечника.

Впрочем, самым странным и непонятным был сам факт его пребывания здесь, в лесной глуши.

Космос плохо помнил дорогу в этот медвежий угол - Люда забрала его прямо из клиники, напичканного нейролептиками, заторможенного и безучастного ко всему на свете. Немного оклемавшись, - уже здесь, на пасеке - он, разумеется, поинтересовался - для чего его сюда привезли. Люда мялась, прятала глаза, говорила: отдохнуть на природе, набраться сил, окрепнуть. А через пару дней она тихо, не попрощавшись, уехала, и Космос остался один на один с хозяином пасеки - неразговорчивым, мрачноватым Кузьмой Тимофеевичем.

Положение было аховое, Космос оказался в незавидном положении выброшенного на необитаемый остров Робинзона. Мало того, что он не мог отсюда выбраться (он просто не знал где и как далеко ближайшее жилье), так ему еще крупно не повезло с Пятницей. Более замкнутого и нелюдимого человека, чем Кузьма Тимофеевич, трудно было себе представить. Обнаружив исчезновение Люды, Космос обрушил на пасечника лавину возмущенных вопросов и отборной ругани. Тот не ответил ему ни единым словом, будто не слышал, будто оглох.

Заговорил он со своим постояльцем только на второй день, когда Космос устал ругаться и обессиленно затих. И начал Кузьма Тимофеевич с нуля, словно впервые заметил столичного гостя.

- Звать-то тебя как, паря?

Услыхав, наконец, скрипучий голос старика, Космос обрадовался так, как, наверное, обрадовался Робинзон, обнаружив на своем острове человеческие следы.

Космос, - представился он.

Как-как? - удивленно переспросил пасечник. - Это что ж за имя такое?

Греческое, - привычно пояснил Космос.

Понятно, - кивнул старик. - Отец, стало быть, грек?

Настал черед удивиться Космосу.

Почему грек? - вытаращился он. - Он астрофизик... Ну, звезды изучает!

А-а-а... - понимающе протянул пасечник. Впрочем, по его лицу было видно: объяснения гостя его никоим образом не удовлетворили.

Так оно и оказалось. Через минуту Кузьма Тимофеевич покачал головой и пробурчал под нос:

Чудно!.. У меня, к примеру, папаня столяром был. Так что ж ему - Рубанком меня надо было назвать?!

Космоса это замечание задело.

Да уж лучше Рубанком, чем Кузьмой!.. - фыркнул он. - Тоже мне имечко! Что ж папаня твой, ничего получше придумать не мог?

А чего ему думать, если маманя меня аккурат на чудотворцев Козьму и Дамиана Асийских принесла? - старик пожал плечами и, чуть погодя, задумчиво добавил: - Хотя, конечно, мог и Демьяном окрестить...

Пасечник так и не смог смириться с мудреным именем своего гостя. Поначалу он называл Космоса "паря", а позже, когда сошелся с ним поближе, - "тезкой" или Кузей. Не без доли ехидства старик уверял Космоса, что его греческое имя наиболее созвучно привычному Козьме. И он был недалек от истины.

На перманентные расспросы столичного гостя о цели своего пребывания на пасеке старик, посмеиваясь в седую, клочковатую бороду, отвечал:

Говорят, озорничал ты у себя в Москве, паря, много. Измаялись все с тобой, вот и отдали мне... А для чего?.. Тут ведь как на это дело посмотреть: хошь - считай, что в ссылку угодил, а хошь - в санаторий на лечение...

Первый месяц "ссылки" оказался для Космоса самым сложным. Трудно было привыкнуть к убогому крестьянскому быту - дощатому сортиру на улице, ледяной воде в умывальнике, чадящей печке, забористым "ароматам" скотного двора.

Впрочем, со всеми этими неудобствами Космос смирился довольно быстро. В остальном же его жизнь, действительно, больше напоминала отдых в санатории.